Иван Коробейников - Голубая Елань

— Этот взялся, так сделает! Безусловно.

Но шел третий день, а подводы не возвращались, Андрей начинал беспокоиться.

Он пытался связаться с районом по телефону, но центральная не отвечала. Говорили, что где-то за Спириным болотом подмыло телефонные столбы, и провод лежит в воде.

Беспокойство Андрея не ускользнуло от внимательных глаз Орины. Утром четвертого дня, подавая Андрею чистое полотенце с голубой меткой на уголке, она ласково сказала:

— Тоскуешь? Тяжеленько одному.

Андрей попробовал отшутиться:

— Почему один? Что ты меня единоличником считаешь? В колхозе скучать некогда.

— Знаешь ведь, о чем говорю. Не таись. — Она печально покачала головой. — Мне вот тоже Ваня во сне бы хоть приснился!

У Андрея отяжелели руки.

— Антипы из Таловки все еще вот нет… — пожаловался он.

Орина сочувственно вздохнула.

Вечером, составив наряд на следующий день, Батов сказал Степану:

— Поеду в Таловку.

— Правильно, — поддержал Степан. — Надо узнать, может, случилось что, — продолжал он, скрывая досаду. Назавтра его пригласил в гости зять Костя Гонцов. Пелагея уже напекла гостинцев, и Степан только что хотел заговорить с Батовым об этой поездке.

— Что ж, значит, ты завтра уедешь? — переспросил он с тайной надеждой на то, что Андрей раздумает.

— Да, уеду, — ответил тот. — Кстати, у меня там кое-какие дела есть. В райисполкоме.

Ни Андрей, ни Степан не заметили, какой тревогой загорелись черные глаза Дуни Сыроваровой. Она задумалась, и Степану пришлось несколько раз окликнуть ее, прежде чем она отозвалась.

— Чего? — и Дуня стала перебирать на столе какие-то листочки, делая вид, что занята работой.

— Придется тебе завтра с бабами коноплю мять. Ту, что взяли у Спири Малушка.

Дуня хотела что-то возразить, но, не поднимая головы, сказала:

— Ладно.

— Может быть, кто другой это организует? — посоветовал Батов. — У Сыроваровой — ферма.

— Не беспокойтесь, сделаю. — Дуня встала. Стараясь не глядеть на Андрея, она вышла, бесшумно закрыв за собою дверь.

«Что это она? Обиделась? А хорошая девушка!» — подумал Андрей, и запретное и сладкое что-то сжало его сердце. Его потянуло на улицу.

— Пойдем и мы, Степан Матвеевич, — сказал он.

Нежно-лиловый закат догорал над бором.

— Черт знает что, — выругался Андрей, — чего они там завязли?

— Неуправка какая-нибудь, — отозвался Степан. — Начальников много… Я о страховке за мерина хлопотал: ходить устал от стола к столу.

— Этого у нас еще хватает… Бюрократизма…

Помолчали. Весенние запахи будили неясную тоску. Андрею вспомнился утренний разговор с Ориной. Степан мучился: сказать или не сказать о поездке к зятю.

По правде говоря, зятя ему не хотелось видеть. Но Стянька… Никогда не думал Степан, что будет так тосковать о дочери. Словно душу она вынула из него. Зятя Степан не любил. Мысль — связал меня черт с Василием одной веревочкой — приводила его в уныние.

Батов, словно угадывая его мысли, спросил:

— Степан Матвеевич, вот ты в родстве с Гонцовым. Скажи по совести, можем мы доверять ему? Ведь самое главное теперь в колхозе и самое ценное, пожалуй, кони?

— А что? — Степан резко повернулся. — Замечаете что?

— Да нет. Но когда заметишь, будет поздно.

— Не знаю. Кони у него справные, — неопределенно ответил Степан и после некоторого раздумья сердито заговорил:

— Родство! Ты, товарищ Батов, прямо скажи: «Подкулачник, мол, ты, Степан. Не доверяем тебе, и баста». Ты не Фролов. Нам с тобой в прятки играть нечего. Мы смерть с тобой видали оба вот так: с глазу на глаз. А я так решаю: с колхозом, значит, пока глаза видят, пока руки делают. И Василия мне приставлять нечего! Бог накажет — килу привяжет. Робит он, — я скажу прямо, — робит. А если что замечу, вот этими руками сам, — Степан поднял длинные тяжелые руки, — и тебя не спрошу…

Они стояли, вглядываясь друг в друга сквозь влажные сумерки, и рады были, что высказались.

Батов молча взял руку Степана и крепко пожал:

— Ну, орудуй тут завтра! Я тебе верю, Степан Матвеевич.

Степан ответил порывистым пожатием и размашисто зашагал к дому. В леспром к зятю он решил не ездить. На небе зажигались по-весеннему яркие лучистые звезды. Было удивительно легко и хорошо… Но много дней спустя, перебирая в памяти пережитое, Степан пришел к мысли, что именно в этот вечер не высказано было то главное, что позднее стало причиной многих огорчений его и близких ему людей.

Из темных ворот конного двора навстречу Батову вышел Василий.

— Здравствуйте, товарищ Батов! Проверить завернули? Правильно. Хозяйский догляд везде нужен.

Не смущаясь молчанием председателя, он неторопливо — знал, что придраться не к чему, — пошел за ним в глубь конного двора.

Повсюду был образцовый порядок.

— Покормите Лукавую хорошенько. Завтра на ней в Таловку поеду, — сказал Андрей.

— Хорошо. Во что запрягать?

— В ходок.

— Ах ты! Вот незадача, — Василий сокрушенно всплеснул руками.

— А что?

— Да у ходка задняя левая гайка слетает. Говорил Антипе — все ему некогда. И то сказать, закрутился с нашим братом. Ну, да ничего. Это ты хорошо сделал, товарищ Батов: зашел, предупредил. Я завтра пораньше к свату Степану схожу. Подправит.

Василий скромно отступил в темноту. С тех пор, как его поставили конюхом, он, зная, что ко всякому его движению присматриваются, изо всех сил старался угодить начальству. «Слава богу, пронесло! Мне бы только удержаться, как Костя советовал, а там еще посмотрим…» — думал он.

Наутро ходок был исправлен. Вся сбруя была в порядке. Подав волосяные вожжи Андрею в руки, Василий протянул и длинный ременный кнут.

— Не гони кнутом, а гони овсом. А штучка эта в дороге все же пригодится, товарищ председатель.

Но Лукавую подгонять не приходилось. Шла она броско. Ходок кидало из стороны в сторону, фонтаны брызг летели из-под колес, обдавая спину Андрея.

Проехав добрую половину дороги, Андрей увидел вдали обоз. Лошади еле тащились. В первой Андрей узнал Антипиного Пегана.

«Да ведь это наши!» Его охватило нетерпение, он издали закричал:

— Чего долго?

— Хорошее дело скоро не делается, — подъезжая, весело отозвался Антипа. — Тпру-у! — остановил он лошадь и, выйдя на обочину дороги, пошел к ходку. Остальные лошади остановились вслед за Пеганом. Лукавая, раздувая ноздри, потянула воздух и, задрав голову, звонко заржала. Лошади в обозе не отозвались. Они стояли понуро. Запавшие потные бока их качались в неровном дыхании. Лукавая тряхнула головой и покосилась на Антипу, словно спрашивая: ну, а ты узнаешь меня?

— Очереди ждали, — объяснил Антипа. — Здравствуй, Андрей Петрович.

— Здравствуй. Обменили?