Иван Коробейников - Голубая Елань

— Давайте, Орина Сергеевна, я вам помогу!

Наконец, был получен план посева. Ждали снижения плана, а он оказался повышенным на пять процентов.

— Где же ее, такую палестину, поднимешь? — сказал Калюжонок и поскреб в своей каракулевой бородке.

Но больше всего взволновало колхозников решение привлечь на полевые работы рогатый скот.

— Ничего из этого не выйдет! — убежденно сказал Антипа.

— Ясно! — поддержали его. — Разве корова пойдет?

Батов пытался разъяснить:

— На Украине вон всю жизнь на волах пашут.

— Так то на волах, — неуверенно возразил Степан.

— А какая принципиально разница? — вставил Клягин. — Абсолютно никакой.

— Быков не доят!

— Верно, не доят, — согласился Батов. — Но что корова сможет работать — тоже верно. Только подойти умело.

— Ну, хорошо… А во что мы их запрягать станем?

— А ярмо?

— Ежели ярмо — надо их делать, — деловито сказал Степан и сел, рассматривая черные от кузнечной сажи руки.

— Я так думаю, каждый бы на своей корове робил. И снасть бы на нее справил, — предложил Антипа.

Клягин крикнул в ответ:

— Нельзя! Ни в коем случае! Каждый будет свою корову жалеть.

— Что ж тут плохого? — спросил Батов.

— Будет страдать дело. Из-за частных интересов… Какой тогда это будет колхоз? В колхозе вся тягловая сила должна быть обобществлена.

Собрание долго бушевало, но, наконец, вынесли решение: к двадцатому апреля обучить всех коров ходить в оглоблях, сделать ярма. Обучение коров поручить комсомолу. Ответственность за это дело возложить на Антипу Хромых. На последнем пункте настояла Сыроварова.

Коров сначала приучили к поводу. Они упирались, с неожиданной силой бросались в сторону и вырывали из рук веревку.

Послушнее всего ходили коровы у Сыроваровой и Нины Грачевой. Дуня принесла из дома хлебных корок, кормила корову с ладони, придумывала ей ласковые названия:

— Буренушка, доенушка, матушка…

Колька Базанов ехидничал:

— Доена… Была доена, а сейчас — трактор. И обращение с ней нужно машинное.

Ему, как на грех, досталась рослая упрямая корова Степана Грохова. Она долго таскала его за собой и, наконец, подбросила так, что Колька растянулся в луже. Налетели крикливой оравой мальчишки. Кидая комья мокрого снега, хохотали:

— Коля, Коля, Коляка съел корову да быка…

— Коля Быза! Коля Быза!

У церковной ограды стояли Фадя и новый секретарь сельсовета Леонид Кокосов. Фадя, сбив на затылок заячью шапку, с притворным ужасом отступал:

— Ребятушки, трактор идет! Что твоя танка, военный автомобиль. Расступись!

Леонид хихикал:

— Не удивительно… Техника!

На крик выскочила Пелагея. В это время Колька, распаленный насмешками толпы, схватил палку и начал колотить корову. Корова упала на бок, тяжело дыша.

— Буксует! — неистовствовал Фадя. — Рычат подыми, Колька, рычаг…

Колька бросил палку, схватил корову за хвост и начал тянуть. Тут-то на него и налетела Пелагея.

— Православные! Да ведь он ее убил, окаянный… Ой, убил!

Когда прибежали колхозники, Пелагея теребила Кольку за волосы.

— Что такое? — подбегая, спросила Сыроварова.

— А он пусть не измывается над моей коровой! — вопила Пелагея. — Она у меня, голубушка, ведерница была, а тут…

Корова безучастно лежала в воде. Дуне больно было на нее смотреть.

— Колька! Чего ты с ней сделал?

— Чего? — Он напялил мокрую шапку на голову и заорал: — Ничего! Я вам не слуга! Я вам коров обхаживать не нанимался!

Какой-то мужичонка в ветхом зипунчике кружился, подбегая к каждому поочередно, и, не уставая, твердил:

— С одного вола семь шкур. А? Мужики? Молоко подай, корову в оглобли…

— Ты тут не болтайся! — оборвал его Антипа.

Мужичонка ошалело замер, но через минуту снова метался как угорелый.

— Молоко подай, корову в оглобли…

Дуня подошла к корове. Ослабила на рогах веревку, почесала за ухом. Корова подобрала ноги и шумно вздохнула.

— Тпруконь, тпруконь! — гладила Дуня вздрагивавшую мякоть под ее горлом. По шее бежали мелкие складки. Корова вытянула морду, прикрыла глаза и отрыгнула жвачку.

Тогда Пелагея налетела на Сыроварову.

— Ты! Паскуда! Не тронь мою корову… Свою сначала наживи! — Она ухватила мокрый конец веревки и потащила к себе.

Нина вступилась:

— Слушай, гражданочка. Это корова колхозная. Вы не имеете права…

— А ты, барышня, не суйся! У меня с такими разговор короткий. Заворочу подол на голову да и отшлепаю, откуда ноги растут. Право у меня — вот где!

Пелагея показала кулак и снова потянула за веревку. Сыроварова скинула веревку с рогов. Пелагея разметнула руки и ухнулась в снежную кашу.

Как ураган, пронесся неудержимый хохот.

— Полетела!

— Поверни салазки, Пелагея, катись обратным ходом…

Дуня повела корову за рога, и та послушно пошла за ней.

Колька догнал их за углом. Ему было стыдно перед Сыроваровой. Он шел, искоса поглядывая на Дуню, но Дуня упорно молчала. Это окончательно уничтожило Кольку.

«Задаешься… Ну, ладно!» — мысленно угрожал Колька. Наконец, не выдержав молчания, он начал ругать Пелагею.

— Сам виноват! Балда. Разве можно так с коровой обращаться? — оборвала его Сыроварова. — Так тебе никогда корову не научить. А кроме того: стоят ротозеи и наворачивают черт знает что… Комсомолец! О Фросе кричал, а у нее корова уже в оглоблях ходит.

Колька вдруг понял, что оправдаться ему нечем.

— А ты дай мне ее, корову-то, — горячо, с волнением заговорил он. — Дай! Она у меня пойдет, как по струнке. Она дикая, в хозяйку.

— Сам ты дикий.

— Да я ничего! Это она… Просто из сил меня вымотала.

— Не ври! Сам ты пустил: корова — трактор, обращение с ней нужно машинное. Вот тебе — машинное! Дубина!

— Ну, пускай буду дубина… А ты дай ее мне! Она голос мой знает. Ей-богу!

— Не божись ты уж! — усмехнулась Дуня и передала корову Кольке.

Вечером комсомольцы собрались в клубе, где Нина готовила стенную газету «Красный пахарь». Каждый отчитывался о проделанной работе. За день коровы смирились и уже послушно ходили в упряжке.

«Дружба» ожила. Коням заваривали мешанку, давали концентраты — охвостье от сортировки семян. Степан заканчивал ремонт инвентаря. Разбитые сеялки уже были исправлены. Теперь их было три, в том числе две принадлежавшие Василию.

Сам Василий продолжал ухаживать за лошадьми второй бригады. Антипа был им доволен. Но особенно хвалил Гонцова Егор Клягин.

— По сути дела, товарищ Батов, — говорил он, — Гонцову, как более зажиточному крестьянину, трудней расстаться с привычками собственника, чем, положим, Антипе. Как администратор, он был неавторитетен, но конюх — незаменим.

Утром Степан сообщил Батову, что сортовые семена, полученные в Таловке, засорены овсюгом, Батов позвонил в райком.