Иван Коробейников - Голубая Елань

— Это он тебе, Антипа, рогожу-то, — хмыкнул кто-то. — Хорош сынок!

— За дело, — вспыхнула Фрося. — Да тут и не об одним Антипе речь. Позор всей бригаде…

Она повернулась к ребятам, задорно крикнула:

— Молодцы, ребята! А теперь давайте помогите нам. Рассыпайся!..

Через несколько минут ребята уже помогали боронить, выжигали межи, жнивье, пустоши. Мальчуганы постарше брались за плуг.

За упряжку после обеда Антипа поднял двадцать пять соток, Семен — двадцать, Федька Калюжонок — двадцать три.

К концу работы организованным порядком, во главе с Батовым и Степаном, пришла вторая бригада.

— Ну, как дела? — спросил Батов.

Антипа подвел его к шесту, где висело рогожное знамя.

— Вот полюбуйся. Школьники это. Стыдобушка теперь нам.

Все ждали, что скажет Батов. Тот, сощурив глаза, раздельно прочитал:

«Позор первой бригаде за черепашьи темпы и за невыполнение норм выработки.

От пионерского отряда Застоинской школы».

— Достукались! — насмешливо сказал кто-то из второй бригады.

Ему ответили наперебой:

— Робили, сколько можем… Кони худы.

— Мы эту тряпку сымем… К вам принесем.

Антипа чуть не плакал, его лицо горело.

— Договор социалистический давайте, договор… Напишем все по форме.

— Правильно, — крикнул Семен Шабалин. — С полосы не сойду, а норму выполню!

Вечером все ели из общего котла. Пили чай.

Когда кашевар спустил в мешок грохочущие ложки и бросил пустой котел вверх дном на траву, у потухающего костра встал Батов.

— Смена у нас здоровая растет. Для нее и работать весело.

— Яйца курицу не учат, — раздался голос из темноты.

— А вот теперь учат! — ударяя на каждом слове, повторил Батов. — И хорошо делают… А ты выйди на свет, чего из темноты кричишь?

— Мне и здесь хорошо.

— Завтра все равно по норме узнаю, — пообещал Батов.

Он набрал полную грудь воздуха и с шумом выдохнул.

— С нормами надо подтянуться! А то, что это такое? Норма — гектар, а сам бригадир дает девяносто соток, не больше…

Антипа, не поднимая от костра глаз, подумал о сыне: «Выпороть бы мерзавца. Из-за него все…». Но тут же вспомнил, что норму действительно не выполняет, и вздохнул.

— Спросишь, почему? — продолжал Батов. — Отвечают: кони не идут, коровы в бороне не ходят. А чей за ними уход? Ваш! Придите посмотрите, какие кони во второй бригаде…

Фрося легко поднялась с земли и горячо заговорила:

— Товарищи! Я предлагаю просить правление колхоза организовать ударную комсомольскую бригаду. Тогда мы докажем. Как, ребята?

— Да ты, девка, чего? — озаряя улыбкой каракулевую бородку, сказал Калюжонок. — С больной головы на здоровую? И сейчас вам никто руки не завязал.

В темноте засмеялись. Батов тоже улыбнулся. Но сидевшая до сих пор молча Нина горячо подхватила:

— Товарищ Батов, Фрося правильно говорит. Руки им, верно, связаны. Они лехами [16] Леха — 1 / 12 часть десятины. пашут: вспахал леху, а тут сосед. Пока бригадир другое место даст, время уходит.

— Верно!

— Мы еще тогда вам помогать придем…

Теперь и Колька орал во весь голос:

— Яйца курицу не учат, а цыплята за ручку водят!

Антипа думал: «Парень-то? Все они нынче такие… Ганька-то, Ганька! Пожалуй, оно и лучше. Такая егоза научит, — добродушно подумал он о Нине Грачевой. — И знамя и это дело с лехами заметила. Даром что — учительница!».

Стяньке Гроховой первое время после переезда в Ключи некогда было подумать, оглянуться. Она целиком погрузилась в хозяйственные хлопоты. Сходила с бумажкой от Кости на склад, и Мухин суетливо, с шуточками и с подмигиванием, отвесил ей пять килограммов извести.

— Чистота для молодых — это первое дело, — юлил Прокоп и добавлял: — А вот гвоздочки дюймовые… Или для одежды — пяти дюймов.

Стянька, дивясь любезности кладовщика, взяла по килограмму тех и других.

Она выбелила известкой стены, вымыла в комнате пол, двери. На окна повесила шторки, на зеркало — полотенце. Железная кровать поднялась периной, горой подушек и пухло округлилась, сверкая всеми цветами собранного из клинышков одеяла. Костя похвалил. Усадив жену на колени, спросил:

— Ну как, Стеша? Нравится тебе здесь?

— Ничего, — смутилась она. — Не огляделась я еще.

— Обживешься, домой не захочешь. Вот летом кино у нас будет…

Съездив в Таловку, Костя привез маркизету.

— Это тебе, за твое чистое девичество.

Стянька покраснела до слез. Она чувствовала такой стыд, будто ее голую вывели на народ.

— Что ты? Не рада, что ли?

— Нет, ничего. Ситчик хорошенький.

Костя недовольно поморщился.

— Не ситец это, а маркизет. Ценная ткань. Три с полтиной метр стоит.

Стало еще обидней. Стянька вдруг почувствовала, что ей жаль девичества — воли, беззаботных песен, колхозных хлопот. За все это — пестрая материя по три с полтиной за метр!

Ночью она всплакнула, а потом забыла обо всем. Жизнь потекла внешне спокойно, сытая, заполненная неизведанными переживаниями.

— Не хотел он меня обидеть, а просто так сказал, — думала Стянька, — свои же мы теперь!

Но вскоре ей снова пришлось пережить унизительное чувство.

В Ключах появилась Файка. Это было тем более неожиданно, что, уезжая из Застойного, она уверяла всех, что едет к мужу на Днепрострой.

Вечером Стянька спросила Костю:

— Фаина почему не уехала к мужу?

— Она ездила.

— Почему вернулась?

Костя криво улыбнулся.

— Чего заслужила, то и получила. Прогнал ее муж, — жестко сказал он.

— За что?

Теперь удивился Костя.

— А ты что, не знаешь, за что муж жену прогоняет?

Стянька смутилась.

— Зачем же она сюда приехала?

— К Корытову…

За чаем Костя стал рассказывать про Корытова и Файку с такими подробностями, что Стянька мучительно покраснела.

— Зачем ты это говоришь? Неужели Фаина такая?..

— А какая? Ты думаешь, святая? Все вы хороши!

И Костя больно ущипнул подбородок жены…

Бригада называлась комсомольской, но в нее вошла и несоюзная молодежь.

Произошло это так.

Как только за комсомольцами закрепили отдельный массив, Федя Калюжонок заявил:

— А мы, товарищ Батов, старики, что ли? Пиши и нас в комсомольскую.

— Пиши! — подхватили другие.

Батов не стал возражать.

Бригадиром правление утвердило Семена Шабалина. Никто против этого не возражал.

Пять конных пар поставили на пахоту. Боронили на коровах. Кольке Базанову доверили сеялку. Массив пришлось увеличить. Бригада получила все урочище «Колесиха». Это была довольно широкая полоса, на ней раньше размещалось около десятка единоличных наделов. Эта полоса окружала, опоясывала горелый колок. Вырубленный когда-то Гонцовым, он теперь зарос молодыми белоствольными березами и кустами дикой рябины. От него, как спицы от втулки к ободу, тянулись межи, заросшие донником и репьем. Одной немного сплющенной стороной это огромное колесо примыкало к Спирину болоту, а у Малинового оврага граничило с полем второй бригады.