Иван Коробейников - Голубая Елань

Антипа продолжал ворочаться с боку на бок. Однако волнения минувшего дня так утомили его, что, придя к решению поговорить с председателем «всурьез и начистоту», он, наконец, забылся тяжелым сном.

Солнце, как всегда, застало Антипу на ногах. Пока Любава стряпала, он успел отбить косу, приделал к ней новую ручку и незаметно, чтоб избежать лишних разговоров с женой, скрылся. Через некоторое время с самым невинным видом Антипа сидел в правлении колхоза.

Шла утренняя разнарядка на работы. Когда закрылась дверь за последним посетителем, Антипа обратился к Батову:

— Андрей Петрович! Давно я хочу спросить тебя.

— О чем?

— Да вот. Сенокос, можно сказать, вплотную подступил. Разделим вот траву, ну и айда… А сам-то ты косить умеешь?

— Нет, — чистосердечно признался Батов. — Не приходилось.

— То-то. Так я и думал: не приходилось. Так ведь и председателем колхоза не случалось тебе орудовать.

— Безусловно.

— А вот правишь.

Батов насторожился.

— Ну, правлю… Опять поди не по-твоему?..

Антипа досадливо махнул рукой. Андрей понял. На лице его блеснула улыбка.

— А-а! Ну-ну. Вон ты куда клонишь, Антипа Иванович! Что же — поучи. Спасибо скажу.

Антипа подавил ответную улыбку. Сказал серьезно:

— За тем и пришел. Скажешь ты мне спасибо или не скажешь — не знаю, только… Впрочем, пойдем.

Узким переулком, поросшим крапивой и мятой, они спустились к Кочердышу. Черной тропкой, протоптанной скотом, прошли мимо огородов и курных бань. Стаи стрекоз поднимались с желтых пахучих цветов и садились на рубаху, на волосы.

— Ты, Андрей Петрович, единоличникам много не сули. Голубую-то Елань не знаю — дадут, не знаю — нет. Отпугивать, конечно, их от колхоза не след, но и поблажку давать — тоже несполитично.

— А не ты ли говорил, что не всегда же единоличный сектор наперерез пойдет.

— Ну, говорил. Так я же говорил: укороть надо на него найти. Вот не дать травы — они тода задумаются.

— Ишь ты какой прыткий! Да нам и не поднять своими силами всех покосов.

— Поднимем. Это уж твоя забота. На то ты и председатель колхоза. Хозяин…

Батов даже приостановился.

— Хозяин, хозяин! Ты что, Антипа Иванович, из меня кулака хочешь представить? Шалишь! Я в сторонке сидеть да командовать не собираюсь. Ты же знаешь. Я и без тебя на Истошное собирался. Уж не такое поди хитрое дело — косить.

Глаза Антипы, заросшие бородой, блеснули озорством:

— А ты не хвались, председатель, идучи на рать…

Они остановились около гумна Степана Грохова.

— Председатель колхоза тоже должен быть — одно слово: хозяин. Зазорного в этом ничего нет. Что значит хозяин? А это значит: все хозяйство сам должен до тонкости знать и первый за все браться. Тогда и с других спросить можно. — Говоря это, Антипа открыл еле приметную в траве калитку. — Смотри, травища-то какая у Степана выдурила. — Он по-хозяйски ступил в гумно. — Сперва вот здесь руками помаши, Андрей Петрович, а после того и на Истошное ехать можно.

— Что ты, Антипа Иванович! А ругаться Степан не будет?

— Чего-о-о? — сбычился Антипа.

— Не обидится, говорю, Степан на нас, что мы тут… на этом самом… Похозяйничаем?

— Э-эвва-а! — Антипа махнул рукой. — Еще спасибо скажет…

Антипа разнял под пряслом густой зернистый пырей и достал приготовленную с утра косу с новой ручкой.

— На полном строю, как бритва, — сказал он, пробуя жало косы на палец. — Сама косить будет.

Андрей потянулся к косе, Антипа продолжал:

— Токо косить сама она будет в умелых руках, так что ты не горячись, товарищ председатель, и руки свои побереги. Набьешь еще на них кровяные мозоли. Поберегись-ка!

Торопливо и как бы не серьезно, а так себе — вне всяких правил, чтоб только размяться и приготовить место для серьезного разговора, — Антипа окосил вокруг себя и встал в картинную позу.

— Вот! — И это означало, что теперь-то именно и начнется самое главное. — Перво-наперво литовку держи вот так…

Антипа обстоятельно рассказал, как надо держать литовку, как следует «делать замах», как, «упираясь на пяточку, ровно вести жало» и как после этого трава, будто сама собой, будет ложиться «по струнке».

— Вот так, — он для примера сделал один прокос, идя с той истовостью, которая отличает любое мастерство. — Видал?

— Видал, — живо отозвался Андрей.

Известно, что всякий, даже самый тяжелый труд в своем совершенстве кажется легким и простым. Так и Андрей, видя то, с какой непринужденностью Антипа поднимает косу и, опуская ее в траву, ведет, кажется, без малейшего усилия, как неуловимо и потому очень просто трава, срезанная на широком полукружии, ложится не где попало, а там, где надо, образуя ровный рядок, — видя все это, Андрей никак не мог представить себе, какое это на первых порах сложное и уж, конечно, всегда очень нелегкое дело. Поэтому-то он и воскликнул:

— Только и всего?!

— Только и всего, — улыбнулся Антипа. — А ты что думал: искры из меня посыплются? Попробуй…

— Давай!

Но, взяв косу, Андрей сразу же понял, что поспешил с выводами. Коса, легкая и послушная в руках Антипы, в его руках была громоздкой и неуклюжей. Андрей набрал полную грудь воздуха и что есть силы размахнулся. Коса предательски вильнула и с глухим хрустящим звуком вонзилась в землю.

— Ну, так ты, Андрей Петрович, до воды землю проткнешь, — серьезно сказал Антипа. — Благо, она здесь недалеко. Вижу я: силы у тебя, как у Власова мерина, а смекалки… — он сделал кистью руки вокруг головы красноречивый жест. — Да для чего же я тебя учил, все до тонкости, то ись рассказывал? Да-ко сюда литовку!

Вытягивая косу из земли, багровый от натуги и смущения, Андрей, не разгибаясь, огрызнулся:

— Убирайся к черту! Говори, да не заговаривайся! — Освободив косу, он снова, теперь уже стараясь держать ее повыше, начал махать со всего плеча. Метелки пырея, черные и желтые головки и венчики цветочков так и полетели во все стороны.

— Постой, постой! — кричал Антипа. — Не порти траву! Сдурел! — Он забежал вперед и раскинул руки. — Стой! Стой, тебе говорю!

Но Андрей шел как одержимый. Антипа едва успел отскочить в сторону.

— Лешак! — с восхищением выругался он. — Ну, чисто лешак! Скажи, как с цепи сорвался. Да ты мне так все ходики поотрубаешь. У меня и без того одна нога покалеченная, окаянный!

Антипа видел, что у Андрея получается, и кричал, как он потом объяснил, больше для ярости. У Андрея под рубахой по спине и груди текли ручьи горячего пота. Сердце билось часто и гулко. Брань Антипы действительно словно окрыляла его, учила сноровке. Пройдя оберушник, он сам восторженно заорал:

— Ог-го-го! Держись, черт конопатый!..

На новый заход шел мокрый и сияющий. Рубаха на нем была хоть выжми.

— Научился, Антипа Иванович…