Борис Романов - «Пане-лоцмане» и другие рассказы

— В изолирующем противогазе работать придется…

Коля снова пожал плечами.

— Да в нем же ни черта не видно будет! — взорвался боцман. — Стекла же запотеют!

— А вот ты, боцман, будешь его подстраховывать. Да подбери ему маску точно по размеру.

Воду из трюма снова откачали, своим краном опустили в трюм бульдозер, и Коля Андоленко с боцманом, забросив в конце концов за спину запотевшие маски, сгребали под челюсти грейфера курящийся бледным пламенем окатыш, пока не появились на трапе сконфуженные «гегемоны» из новой смены и не заявили твердо о своих правах на трюм…

МУРМАНСК СРОЧНО ГНАТЮКУ

01052400 МСК ЗАКОНЧИЛИ ВЫГРУЗКУ ОКАТЫШЕЙ ТРЮМОВ 2 ЗПТ 4 ВСЕГО ВЫГРУЖЕНО 5892 ТОННЫ ТЧК ПОВРЕЖДЕНИЙ ТРЮМАХ ИСКЛЮЧЕНИЕМ СООБЩЕННЫХ РАНЕЕ ТАКЖЕ ЧАСТИЧНО ОБГОРЕВШЕЙ ЧАСТИЧНО ОТСТАВШЕЙ ИНТЕНСИВНОМ ПАРЕНИИ КРАСКИ НЕ ОБНАРУЖЕНО ТЧК ПОСЛЕ ЗАЧИСТКИ НАЧАЛИ ПОГРУЗКУ ЗПТ СИЮ ПОГРУЖЕНО 4220 ТОНН

МУРМАНСКА ТХ СОСНОГОРСК ХАРЛОВУ ТХ ЛУВЕНЬГА СЕРОЯРОВУ ДЛЯ БОГАТОВА ЗПТ СЕСТРИНА

ПРОШУ СООБЩИТЬ РЕКОМЕНДАЦИИ СЛУЧАЙ ВОЗГОРАНИЯ ОКАТЫША УСЛОВИЯХ ПОРТОВОГО СКЛАДИРОВАНИЯ

«Сосногорск», завершая месяц, снялся в рейс тридцатого апреля, а первого мая началась солнечно-мозглая оттепель, еще более холодная, чем мороз. Половиной экипажа «Лувеньга» явилась на городскую демонстрацию и с красными бантами, пришпиленными к заморским курткам замечательными девушками ТЦК, промаршировала по радостной ледяной весенней площади под расходящимся грибом сжигаемой на льду Великой реки протечки.

К вечеру бо́льшая часть команды, заранее закупив билеты, отправилась в местное молодежное кафе «Оленьи рога» на смычку с коллективом пушной кооперации, а Леонид Семеныч, абсолютно опустошенный, уснул в кресле перед телевизором, не сняв ни часов, что он обычно в каюте делал, ни галстука, ни парадной рубашки. В свою капитанскую обширнейшую спальню он перебрался лишь после того, как Валентин Валентинович Коротков, по праздникам добровольно правивший судовую службу, сообщил о «полном и окончательном окончании разгрузки окатышей». В постели, полусознательно выключив телевизор, Леонид Семенович снова спал до вечера, пока его не разбудил помполит, чтобы предложить, наконец, элементарно перекусить и испросить согласия на проведение в курительном салоне молодежной дискотеки.

— На судне полный порядок. Только вот наши девчата вчера из «Оленьих рогов» всех моряков на корабль притащили, ни одного местным не отдали, — объяснил помполит. — Надо как-то реабилитироваться.

Леонид Семеныч тупо поднялся, мутно оглядел в иллюминатор безлюдную бухту.

— Какое сегодня?

— Да еще второе только…

— «Налей же в солдатскую кружку… — забормотал Леонид Семеныч, всерьез просыпаясь, — бездельник, кто с нами…»

— А замечательный у нас с вами народ, Леонид Семеныч, — сказал помполит, — драю его, такового, и люблю!

— Народ хороший, что и говорить. «Вышли мы все…» А? «Каким ты был…» А? — Леонид Семеныч ясно уставился на своего помполита. — Что-то я давненько тебя, Федор Лаврентьевич, не видел. Ты где это пропадал?

— Растворялся в массе всеобщего взаимодействующего объема — сказал бы наш старпом…

— То-то! Давненько мы с тобой чайку не пили, однако. Бывало, ненцы в гости к отцу приедут: «Сахар нет? Десяць цясек выпьем. Есь сахар? Ну, тогда пей да пей!..»

Через три четверти часа, побритый и торжественный, капитан Серояров спустился вниз. Музыка в салоне гремела, как и положено дискотеке, большой свет был выключен, однако народ еще сидел в креслах, и лишь дневальная Наталья в одиночку приплясывала посреди салона, а на шахматном и журнальном столиках подозрительно исправно дымился кофе со сгущенным молоком. Осмотревшись, Леонид Семеныч поднялся в лифте к себе, взял в холодильнике две бутылки сухого и затем выставил их в салоне:

— Девушки, только вам!

Девушки взвизгнули и захлопали в ладоши, зааплодировали и другие любители дискотеки.

— Хм, — сказал Леонид Семеныч, — учтите, конечно!

— Учтем, Леонид Семеныч, учтем!..

В разгар дискотеки где-то впереди, в трюмах перед надстройкой, сильно грохнуло, и салон вмиг со свистом опустел. Впрочем, тревога оказалась напрасной: это полупраздничный крановщик ТЦК ненароком уронил в трюм порожний мебельный контейнер.

ОДЕССЫ ВЕСЬМА СРОЧНО МУРМАНСК ГНАТЮКУ КОПИЯ МОСКВА ПЕТРЕНКО ЛЕНИНГРАД ГРАФОВУ ТХ ЛУВЕНЬГА КАПИТАНУ ДЛЯ БОГАТОВА

СОТРУДНИКИ ЮЖНОГО ФИЛИАЛА ДИДЕВСКИЙ ЛАНДМАН ПРИБОРАМИ ВЫЛЕТАЮТ МУРМАНСК РЕЙСОМ 8748 ОДЕССА МУРМАНСК 3 МАЯ ТЧК ПРОШУ НАПРАВИТЬ АЭРОПОРТ АВТОМАШИНУ ВСТРЕЧИ ДОСТАВКИ НА БОРТ СУДНА

Это была последняя радиограмма, полученная на «Лувеньге» в пятом рейсе, потому — начинался шестой. Нужно было заканчивать погрузку, и спешить в Мурманск за последней — до паводка на Великой реке — партией окатышей, и везти этот окатыш Комбинату, ибо стране, в свою очередь, нужен был металл.

1984

Мачты судов уже светились в дымном воздухе над каналами, когда мы вышли из гаштета — уютной пивнушки на самом углу. Дверь за нами захлопнулась; голоса и музыка зазвучали отчужденно, как в транзисторе.

— Если угодно, теперь на улице вечер, — сказал дядя Федя.

Он тяжело дышал. Пожалуй, мы переусердствовали, запивая пивом шершавый вайнбрандт.

Был вечер, суховатый вечер в конце прибалтийской весны. К ночи холодало, и по улицам к морю начинал течь запах горелого торфа: во многих домах горожане подкидывали его бурые прессованные брикеты в свои индивидуальные водогрейные котелочки.

— Слишком много дыма! — заметил дядя Федя. — Один дом — десять труб. Центральное отопление более прогрессивно. Но — привычка! И экономия, мой дорогой. Экономия — не последнее дело. К-ха, к-ха!

Дядя Федя остановился и утвердил трость в щели между плитами тротуара.

— Кроме того, большая труба каждой котельной напоминает мне крематорий.

Его лицо со щеками мумии на секунду совсем закаменело. Он погладил трость и вскинул правую руку.

— Чем выше, тем лучше тяга! Зиг хайль, мой друг!

Пошатнувшись, он выдернул трость и двинулся дальше.

Фонари мягко зажглись наверху, за почти незаметной сеткой новорожденной листвы. Аккуратная травка на газонах лежала, как пепел. Шаги гулко отдавались в стенах узкой улочки, и зарево городских огней вставало за нами.

— Я покажу тебе один угол, один дом, старый дом, мой дорогой. Там у входа были ступеньки. Теперь их нет. Их сшиб танк. Идем, вот, вот, вот это место!

Дядя Федя остановился и постучал тростью по водосточной трубе на углу темного, как мореное дерево, кирпичного двухэтажного дома. Труба неожиданно мелодично и глухо зазвенела, запела, так что в верхнем этаже раскрылись створки окошка и раздраженный женский голос процарапал воздух: