Яков Ильичёв - Турецкий караван

Ходили по горбатым беледийе. Народу кругом немало. Солдат, горожан, крестьян, приехавших на буйволах с продуктами. Встречались женщины в длинных покрывалах, так что не видно ни лица, ни ног. Кругом как будто одни турки. Ни армян, ни греков, ни курдов. Только вдруг послышится странная, не турецкая речь.

— Это испанские евреи, — определил Кемик. — Когда-то переселились.

В теснинах улиц дымились котлы, пахло жареными пирожками, халвой. От складов в сладкую синюю дымку уходили верблюжьи караваны с пулеметами, вьюками винтовок и патронов — через солончаковую пустыню, к южному фронту.

Тянуло теплом из кофеен, лавчонок ремесленников и торговцев. Товары из глины, меди, кожи и дерева. Шерсть, мануфактура, керосин… Турки оглядывались на людей в буденовках. Толпа следовала за ними неотступно. Торговцы выходили из лавок и, как детей, обеими руками манили:

— Суда, суда…

— Кемик, скажите им: не покупаем — лишь интересуемся.

— Приглашают выпить кофе… Угощают.

— Поблагодарите. Не прикладывайте рук к груди, будто передразниваете. Спросите, где ресторан.

— Вон там харчевня, — обеими руками показал горбоносый торговец. — Уважаемые депутаты кушают.

Мальчишки на коромыслах-подносах несли чай и баранки, тащили чьи-то узлы, корзины, зазывали в парикмахерские, продавали газеты, а чаще всего просили хлеба. Шестилетний мальчик весь день снует среди взрослых, синий от холода, сует им замшевые лоскуты, папиросы. Но все, не глядя, волокутся мимо. Не ходят в школу дети! Главное — выпросить хлеб, куруш.

Проплывали чинные чалмоносцы.

— На чалму берут десять аршин сатину белого, черного или зеленого, — сказал Кемик. — У афганцев и голубые, и темно-синие чалмы… Дома надевают тюбетейку.

Над осевшими домиками с сизой черепицей стоял крик людей и животных. Задыхались ишаки. Безмолвной казалась только крепость на горе — толстые каменные стены стоят века и века.

Ну и Турция, золотая и нищая! С кем же ты? Не с сэром же Харингтоном? Ваня выискивал приметы того, что «у турок, как у нас», просил Кулагу рассказать о дипломатических делах.

— Полпред Эресефесер, товарищ Нацаренус, как видишь, отозван в Москву, — говорил Кулага. — Сюда едет новый, Аралов. Как и Фрунзе, из военных.

— А когда начнутся наши дела?

— Сегодня, считается, отдыхаем после дороги. Завтра Фрунзе поедет в правительство… Того гляди, министры начнут ходить и к нам в сарай, а чем угощать их — один аллах и начхоз Кемик ведают.

— Не министры, а комиссары, — заметил Ваня. — Фрунзе, например, говорит: «коминдел Юсуф». Собрание у них, я думаю, как наш ВЦИК.

— Не чуди, дружок, — нахмурился досадливо Кулага. — В общем, я тебе скажу, что ты и Кемик со своими взглядами и фантазиями — люди невероятно отсталые. Либо… улетевшие от земли!

— Я — улетевший?! Докажи!

— Легко. Дома у нас имеются редкие показательные сельхозкоммуны. На целую область и даже край — одна. Правда, теперь у нас, — это мы и на нашей Украине видим, — появляются иммигрантские сельскохозяйственные коммуны. Приезжают безработные из Америки, сели на землю — коммуна, и очень хорошая. Эти коммуны насаждаются для того, чтобы служили примером культурного ведения хозяйства. Понял? Чтобы постепенно, постепенно к этому повсюду прийти. Массовая же в один сезон организация коммун — это фантазия пока. Одним махом всего пути не проскочишь. А тебе вот вынь да положь! Блажь, по существу…

Кулага вроде шутил, но Ваня не смеялся:

— Блажь?! А ты подумал? Послушай, Фома Игнатьевич. Ты когда-нибудь шел за плугом от темна до темна — лошаденка и та валится в борозду, на ноги не встанет, — знал эту муку? Не знал. А я — да. Поэтому я за коммуну немедленно, с машиной. Мечтаю о всеобщем объединении. Уже началось оно, идет. Почему революция удалась? Потому что объединение. Сперва было объединение — компартия большевиков. Я давно это слышал, на митинге: в Ростове Великом перед солдатами выступал студент Фурманов, друг нашего командующего… Погоди, не перебивай. Как взяли Перекоп, кончили войну? Красная Армия — большое объединение, в ней меньшие — дивизии, полки, роты. Объединением победили. Возьми факт — мы прибыли в Турцию. Перед отправкой Фрунзе собрал участников, сделал объединение. Раз оно есть, будет и дело. Родня, скажем, собралась — объединение! Я говорю, братчина! Через объединение всего достигнем, а без него пропадем.

— Ладно, — махнул рукой Кулага. — Имей только в виду, что у здешних буржуазных правителей тоже объединение, свое. Зовут же себя комиссарами, поскольку заинтересованы в помощи народной. Поняли, что без народа силы у них нет…

— Но если поняли и заинтересованы, — настаивал Ваня, — то что-то сделают для народа? Как же иначе!

Вмешался Кемик:

— А так вот иначе, что землю крестьянам не дают? Все — арендаторы?

Кулага строго заметил:

— Это их дело, не наше. Вмешиваться не можем. Ни в коем случае! Можем только рассуждать и желать им всего хорошего.

— Без аллаха они ничего не сделают, — усмехнулся Кемик. — Ни плохого, ни хорошего.

Ваня, не унывал:

— Ничего! Аллах тоже научится и подскажет!

Все еще обольщался упорный Ваня…

Было уже двенадцать, когда зашли в ресторан. Полно, тихий гул голосов. Над столиками поднимался пар, будто в прачечной. Казалось, что фески плавают в облаках пара.

Депутаты, усмотрел Ваня, большей частью тощие, в куртках, пиджаках с закругленными полами. На каждом чистая белая рубашка и галстук. В углу сидели депутаты побогаче — в сюртуках и барашковых шапочках, наподобие кубанок. За отдельными столиками — военные в кителях из немецкого сукна, в крагах. Отдельно — муллы в чалмах и халатах, тоже хотят покушать… Все вежливы, приветливы, приятны…

Название — ресторан, на деле — беленая голая комната. Стены мажутся мелом. В буфете водичка, халва в замасленной бумаге и вареные яйца. Украшение — цветок в консервной банке, обернутой бумагой с вырезанными зубчиками, какие вырезала в Шоле мать, убирая глиняные цветочные горшки и — на зиму — валок ваты между рамами.

— Садимся, — сказал Кулага.

Сейчас же подбежал хозяин:

— Пожалуйста, все, что угодно… Платить не надо. Нет!

Еда совсем простая — жареная баранина с макаронами, компот из сухофруктов. Правда, пшеничный хлеб. Такой выдавали в Крыму после Перекопа. Депутаты, сказал Кулага, вообще из богачей. Но, изгнанные из своих имений иностранными штыками, восстали против владык мира. Даже наперед своего султана. Не рабочие, не крестьяне, но все же новой власти депутаты, новой Турции, какая уже двенадцать лет воюет, дошла до края бездны: сами вот депутаты неважно одеты и скромно едят.

В сарае-резиденции появился начканцелярии — сопровождать посла при осмотре древностей, развлекать. Фрунзе надел шинель, что застегивалась у плеча, ворот аккуратно взял на крючок. Звезда и ромбы ярко алели на обшлаге. Портупея — наискось через грудь, привесил почетное оружие — золотую шашку. Папаху слегка заломил. Зажав в руке перчатки, вышел к экипажу, спокоен, красив. Слышался тонкий певучий звон шпор.