Яков Ильичёв - Турецкий караван

…Автомобиль катил от вышек к центру города. Над бортом машины виднелись буденовки Кулаги и Фрунзе. Фрунзе все думал о военной и политической обстановке… Надобно считаться с умонастроениями людей, даже таких, еще не видящих будущего, как Кемик. Уже в Дербенте в беседе с местными военными Фрунзе почувствовал, что кавказские товарищи взвинчены действиями Ангоры, подозрительными и непонятными: тринадцатого октября турки подписали в Карсе договор с советскими Арменией, Азербайджаном и Грузией, подобный Московскому. Но минула только неделя, и разорвалась бомба соглашения Франклен-Буйона. Коварство? Обман?

Этим умонастроениям Фрунзе ничего определенного не мог пока противопоставить. В деталях кавказцы, несомненно, лучше его знали обстановку. Но все же именно ему надо сделать так, чтобы тревога и взвинченность не ухудшили отношения еще больше. Кемика можно убедить, одного человека, — стало быть, можно убедить и многих, массу.

Автомобиль остановился у подъезда ЦК Азербайджана. Придерживая парадную шашку, Фрунзе легко ступил на тротуар. Секретарь Центрального Комитета Киров, как сидел в кабинете, без фуражки, в косоворотке, с улыбкой выбежал встречать, раскинул руки:

— Здравствуй, гардаш!

Это азербайджанское слово означает «брат»… За столом в кабинете Кирова сидели партийцы в кавказских рубашках с бесчисленными пуговками, в гимнастерках и френчах. Фрунзе тепло пожимал руки, тоже улыбался, застенчиво опустив голову, тихо говорил:

— Приветствую братьев-бакинцев, героев нефти. Керосинцу на дорожку нам не выделите малость, а? Как с добычей? Как качаете, товарищи дорогие?

На подносе в стаканах чай, куски колотого сахара. Гостям — куски покрупнее. О нефти дельно рассказывал Киров, и перед глазами Фрунзе вставали блещущие лужами нефтяные поля, страшные бараки, из которых только что рабочие переселены в каменные дома. Люди трудятся беззаветно. После вступления в Баку Одиннадцатой армии и свержения мусаватистского правительства Владимир Ильич предложил срочно пустить в Россию нефть. Нефть — кровь республики, спасение… А положение на промыслах катастрофическое. Продовольствия нет, питьевая вода с привкусом керосина, тут же среди вышек — кладбище, настоящий ад. Однако пролетарии взяли в свои руки все двести семьдесят две частные фирмы Апшерона и открыли стройку. В Москву ездили рабочие: товарищ Ленин, у нас ни хлеба, ни оборудования, ни одежды. И вот в Баку двинуты эшелоны с зерном. Вороты, наподобие колодезных, завертелись, нефть пошла… Исправлены винтовые устройства, все полнее многоголосье скрипучих буровых. Только что послана Ленину телеграмма: добыто двенадцать с половиной миллионов пудов нефти — на миллион больше, чем в прошлом месяце, восстановлены старые буровые.

На Солдатском Базаре в Сабунчах поставлен будет новый промысел. Возьмутся за бухту: засыпят ее, осушат насосами запруженный район и возьмут нефть из-под моря.

Но пока что многие нефтяные поля разворочены, валяются штанги, буры, будто стволы разбитых орудий. В бою пока — лопата, тачка и арба. Нет кранов переносить с барж каменные глыбы. Главное же, все силы забирает тушение пожаров. Горят склады, вышки. То нефть в чане вспыхнет, то вся буровая, а ветер раздувает и с места на место носит огонь. Откуда поджигатели? Они приходят и из-за турецкой границы.

Киров подался к Фрунзе, попросил:

— Скажите там туркам, Михаил Васильевич, пусть обратят внимание на обосновавшихся у них мусаватистов — врагов нашей нефти. Если турки нам не изменили, мы им поможем. А не удержат поджигателей, так и делиться будет нечем!

Утвердительно кивнул сидевший рядом начальник Азнефти Серебровский, человек, присланный Москвой. Ему все было некогда. Торопливо, без нужды пригладил волосы, расчесанные на прямой пробор, тронул усики, что тоньше бровей:

— Каждые три дня сообщаем Ленину, что добыто. Каждый месяц Москва присылает нам пятьдесят тысяч пудов хлеба. Мануфактуру. Сахар… Получены трубы. Грузия прислала стальные канаты…

— Украина — гвозди и листовое железо, — подсказал Фрунзе.

— Получили, — кивнул Серебровский. — И развернемся, если не вспыхнет турецко-кавказская граница. А если начнется война…

Фрунзе по привычке уперся локтем в столешницу, положил голову на ладонь:

— Ясно. Пожалуйста, скажите, сообщает ли что-нибудь из Ангоры ваш представитель товарищ Абилов об этих самых мусаватистах?

Отвечать стал азербайджанский нарком иностранных дел Гусейнов:

— Товарищ Абилов лишь месяц в Ангоре. Сообщает, что мусаватисты, которые бежали с Кавказа от Одиннадцатой армии, сейчас находятся недалеко от границы и точат ножи на нас. Имеют организации.

— При полной поддержке со стороны Карабекир-паши, который нарушает Московский и Карсский договоры, — фактически Карабекир шлет поджигателей! — сказал начгарнизона.

— Это мнение гадательное, однако? — спросил Фрунзе.

— Нет! — ответили сразу многие за столом. — Под Карсским дружественным договором с нами стоит подпись Карабекира. Но на самом деле не друг он — враг.

— Да, — поддержал Гусейнов. — Так… Именно Карабекир учинил расправу над членами Цека Турецкой компартии, ее генеральным председателем Мустафой Субхи, нашими дорогими товарищами, когда в январе они выехали из Баку на родину. В Карсе Карабекир приветствовал их как бы от имени правительства, а дальнейший их путь… Все кончилось зверским убийством.

Резко заговорил Гамидов, молодой человек, помощник наркома иностранных дел:

— Их убили в ночь на двадцать девятое января. Мустафу Субхи, Нежата, Хаккы, Исмаила, Кязима Али… Шестнадцать бесстрашных. Я не знаю, кто учинил… Подозреваю самого Кемаля. По-моему, он — диктатор. А тут появился новый герой — Мустафа Субхи. К тому же привел целый полк бывших военнопленных турецких солдат, находившихся в Баку.

Начгарнизона перебил:

— Гамидов, ты нервничаешь и говоришь нехорошо, ведь Кемаль…

— Да, Кемаль писал Субхи письма, Субхи показывал мне эти письма, и я ему говорил: друг ты мой дорогой, тот человек выманивает тебя из Баку, насторожись, не верь. Это же правда! — настаивал Гамидов. — Диктатор всегда боится соперничества!

— Гамидов, пожалуйста, успокойся, — ласково сказал Киров. — Ты любил Субхи, ревновал, когда он говорил, что Кемаль — большой человек.

— Не сомневаюсь, что Субхи был обманут!

— Весь вопрос — кем? — раздумчиво проговорил Фрунзе. — Как известно, ангорское правительство заявило о своей непричастности к этому убийству. Так? Другое дело Карабекир. Чувствую, что он крепко мешает вам жить. Приходит в голову такая мысль: ведь поедем через Карс, через ставку Карабекира, вот и поговорю с этим пашой, по крайней мере о том, зачем поддерживает мусаватистов-поджигателей. Несомненно, что и к убийству Субхи причастны они — политический противник!