Яков Ильичёв - Турецкий караван

Перед тем как идти к Ахмеду Мухтару, Фрунзе пригласил к себе советников.

— Намек Нацаренусу, что Москва будто бы переменила политику и выступает ныне вместе с Англией Ангоре вопреки, — не для отвода ли глаз, не попытка ли самой Ангоры оправдать перемены в собственной ангорской политике?

Дежнов развел руками. Легран заметил, что в Ангоре сейчас ведет переговоры итальянская миссия кавалера Туоцци. Италия и Франция держатся вместе.

— Антанта хочет поймать Кемаля в дипломатические силки. Это же ясно, — сказал Фрунзе. — Надеется купить.

— За наш, разумеется, счет! — сказал Дежнов.

— Полагаете, что Кемаль на это пойдет? — усомнился Фрунзе. — Как бы ни грызлись союзники, Англия и Франция, конечно, сговорятся, чтобы раздавить Ангору. Кемаль не может этого не понимать. Мы желаем Турции мира, но не капитуляции.

…На тихой улице — особняк, где живет Ахмед Мухтар, турок, дружелюбный и преданный Мустафе. Он встретил Фрунзе у подъезда, невысок ростом, разумеется в феске, но в европейском пиджаке. Говорит по-русски. Фрунзе отпустил переводчика.

Теплый день, открыта дверь на балкон. Сели к столику, выложенному перламутром. На салфетках в белых чашечках кофе.

— Искренне рад видеть, — повторял Мухтар. — Я знаком с положением России. Ведь я был консулом в Киеве.

— О, значит, мы земляки!.. С нетерпением ожидаю встречи с Мустафой Кемалем. Что подарить ему? Что он любит? — спросил Фрунзе.

— Прежде всего, Турцию! А народ Турции любит его. Большой человек, большая душа! Поэтому у него много врагов.

— С ним много крупных военачальников?

— Да, начальник Генерального штаба, командующий Западным фронтом Исмет.

— А командующий Восточным фронтом Карабекир?

Мухтар посмотрел в глаза:

— Иные, в силу привычки повелевать, с трудом подчиняются.

— Но тот же Карабекир подчинялся ведь правительству султана?

— Эта привычка у него осталась — подчиняться султану… Мы говорим с вами без протокола…

— Судя по действиям Карабекир а, он больше старается для Лондона, чем для Ангоры, — прямо сказал Фрунзе.

Мухтар медленно повернул голову к двери — не услышит ли кто, и снова к Фрунзе.

— Властность иногда мешает правильно воспринимать указания центра. Кстати, не все действия командующего Восточным фронтом одобрены Ангорой… Каким путем вы намерены дальше следовать?

Фрунзе ответил, что через Батум, и Мухтар одобрительно кивнул… А любит Мустафа Кемаль стихи и… минеральную воду. У него больные почки. На вопрос о соглашении с Францией Мухтар ответил известным изречением: «Я знаю, что ничего не знаю». Вряд ли держал в уме другое изречение: «Знай больше, говори меньше». Не слышал Мухтар и о намеках членов ангорского правительства. Фрунзе почувствовал, что сам глубже оценивает обстановку. Приятно было искреннее дружеское расположение турка, его желание хоть чем-то помочь.

Говорили о дорогах в Анатолии, кто где губернатор, о погоде в декабре, о пище, о ценах, о курсе лиры… Вернувшись в гостиницу, Фрунзе записал в тетрадь: «После полуторачасовой беседы расстались настоящими друзьями».

На другой день поступила телеграмма: Москва разрешила Фрунзе взять с собой один миллион сто тысяч рублей золотом. Пришла и новая телеграмма — характерное для Чичерина подчеркивание: уловите, что же во франко-турецком соглашении? Секретные статьи, есть они или их нет?

Кемик выглянул в окно гостиничного номера, отпрянул:

— Смотри, Ваня, кто гуляет! Это он!

По тротуару двигался невысокого роста турецкий генерал, как куколка одетый. Китель изящно перехвачен поясом, желтые голенища лакированы. Это был Энвер-паша, бывший военный министр султанского правительства, бросившего Турцию в мировую войну на погибель. Его узнавали по осанке и по усикам, завернутым кверху, как у кайзера. Шел мелким шагом, горделиво выпятив грудь и заложив руки за спину. За ним — адъютанты и охрана. Направляясь к Эриванской площади, группа у дворца наместника вошла в карагачевую аллею.

…В последние годы перед ним, Энвер-пашой, все чаще маячила Смерть. Он ей лукаво улыбался: сколько раз от нее ускользал. Случалось, долго не отпускал острый приступ страха: вот-вот и его зацепит. И в такие минуты он чувствовал себя жалким… Весной армяне застрелили в Берлине его ближайшего сотрудника в правительстве, министра, единомышленника Талаат-пашу. Вместе с друзьями — кайзеровскими генералами он, Энвер, Талаат и Джемаль — триумвират, правивший империей до последних ее дней, — разработали в свое время и осуществили план депортации армян в Месопотамию из областей, прилегающих к России. Теперь мир шумит о гибели двух миллионов армян. Да, многие погибли во время переселения. Но это, как говорят, вина Талаата — он ведь был министром внутренних дел… [7] О преступлении главарей Иттихада пишет в книге «Мои воспоминания» И. Х. Баграмян, Маршал Советского Союза. Приводит изданное ими 15 апреля 1915 г. секретное распоряжение местным властям Османской империи: «Пользуясь возможностью, предоставленной войной, мы решили подвергнуть армянский народ окончательной ликвидации, высылая его в пустыни Аравии. Правительство и комитет Иттихада приказывают — содействовать»… Далее автор пишет: «Еще тогда в годы далекой юности, мне было понятно, что в этом кровавом преступлении не могут быть повинны простые турецкие труженики — крестьяне, ремесленники, рабочие… Многие турецкие семьи укрывали беззащитных армян от ожидающей их зверской расправы. Именно чтобы пресечь массовое проявление турецким народом трудовой солидарности с армянами, презренные организаторы их массового истребления Талаат, Энвер и Назим… написали: «Каждое должностное или частное лицо, которое… попытается защищать или укрывать того или другого армянина, будет признано врагом отечества и религии и соответственно наказано».

Энвер-паша легко обманывал себя… Боялся и кемалистов, маскировал свою ненависть к Кемалю. Он, Энвер-паша, еще недавно первый после султана, лев ислама, вынужден теперь из-за Кемаля обретаться на задворках… Что ж, вот способ ниспровержения Кемаля. Сперва нужно предстать его другом!

Энвер-паша не унывал, проекты роились в голове один другого грандиознее. Он чувствовал себя отважным, человеком тончайшей интуиции. Он любовался собой — своей жизнью, исполненной фантазии, зигзагов и ярких вспышек. Даже неудачи были прекрасны… Связался с Германией, другого пути не было. А может, был? Был, не был — никто не знает. Он, зять султана и халифа — главы мусульман всего мира, главнокомандующий, в интересах империи бросил турецкие армии в пустыню и в горы… В интересах своей партии «Иттихад ве теракки» заставил застрелиться наследного принца Иззеддина… Проигрывая войну, задумал блестящий рейд на Сарыкамыш армии «Молния» для последующего занятия вновь Палестины, то есть разгрома англичан. «Молния» ударила и погасла, но мысль была красива! После Мудросского перемирия он бежал на германском миноносце в Одессу (пришлось захватить с собой партийную кассу). Потом перебрался в Берлин. Отсюда вновь бросился в Закавказье, поднял «Армию Ислама». Войска Шевки-паши послал на Эривань. Дяде Халиль-паше предоставил командование восточной группой. Брату Нури-паше велел взять Ганджу. Сам с войском Мурсал-паши прошествовал в Баку.