Яков Ильичёв - Сиваш

Олег внимательно прочитал письмо. Оно было гневное. Открыто, как Орлов Слащева, Врангель театрально, напыщенно упрекал Деникина в том, что армия предалась воровству, бандитизму, отчаянию, что неправильная стратегия привела несчастную армию на край гибели…

Кадилов решительно сказал:

— Верю в него! Умен, хитер, могуч, как тигр… Его имя никогда не упоминает Слащев, а как услышит от других, честное слово, даже вздрогнет!

— Нет, никакой тигр не поможет, — неуверенно проговорил Олег. — Только чудо…

— А может, это и есть чудо, пока еще никому не известное?

Смутная надежда затуманила Олегу глаза. Придет герой с горящим сердцем, поведет на последнюю битву… или установит согласие с материком.

— Значит, живем!

— Вот именно, черт возьми! — сказал Кадилов. — На всякий случай полезно иметь драгоценности, чтобы махнуть в Париж. Будут бумажки, будут и милашки. Без золота скверно даже в гостях у английского короля. А знаешь, как поступил один герой? Пленил жену адвоката в Симферополе, с адвокатовыми ценностями и его женой сел на корабль, далее, говорят, в Греции он ее случайно оставил петь в ресторанах, сам поплыл дальше…

— Все подло, — поморщился Олег.

— Ужасное хамство, ты себе не представляешь! — подхватил Кадилов. — Но, я говорю, чего не сделаешь, когда красные дышат в затылок. — Кадилов улыбнулся. — И вот что: пока обстановка неясна, надо ехать в Севастополь. Подальше от большевиков, поближе к кораблям. Там скорее выясним свою судьбу… Завтра еду в Джанкой, попрощаюсь с Яшей, и — в Севастополь. Ты поезжай, не жди, там встретимся.

В Севастополе жил дядя Олега, решили встретиться у него. Поговорили и отправились в иллюзион «Баян». Смотрели «У камина», «Сказку любви дорогой» с участием Веры Холодной. Пообедали… Что будет, то и будет. Вдвоем отлично! Что делать вечером? Может быть, опять в кинематограф, на комедию Макса Линдера? Или в «Ампир» на салонную драму «Ее ложный шаг»? Там сверх программы «Маруся отравилась» с шарманкой.

— Нет, к черту, — сказал Кадилов. — А есть одно местечко, Оля!

Кадилов говорил про дом миллионера Крылова в Скифском переулке. Сын, архитектор, построил для отца этот выдуманный дом, вроде корабля. Фасад по-татарски скрыт, галереи как палубы. Лестницы устланы коврами, кругом цветы, двор как ханский. На высоте второго этажа, тоже устланные коврами, между флигелями роскошные мосты. В этом доме гостиничные коридоры, отдельные номера. В каждом женщина. Фотографии в альбомах на столе в общем зале. В фонаре выше третьего этажа — сам хозяин, оригинал, пьет чай, сквозь стеклянные стены видит город.

Кадилов тряхнул головой.

— И греки, и скифы, я слышал, любили женщин, Оля, не красней… черт его знает, что случится с нами: убьют, умрешь от тифа, от холеры, потонешь в море. Зачем же, черт его возьми, терять время? Эхма, Оля! Алай-булай — крымские песни! Впереди люди красные, сзади море синее, некуда податься белому офицеру. Если не удержимся в Крыму, все пропадем, придавят, как паразитов. — Кадилов улыбнулся: — Наслаждайся, пока жив! Не красней, младенец!

Матвею не удалось убежать. После разгрома орловской колонны, дав коням отдохнуть, двинулся по самой глухой дороге. Задремал… Приснилась Строгановка, высокий берег Сиваша и красный флаг — почему-то над его хатой. Снилась и Лиза, одетая в длинное платье, как в городе, — участвовала в представлении в строгановской школе. Валом валил народ, было хорошо… И вдруг стали стрелять… Очнулся Матвей от топота копыт, позади верхами скакали двое в зеленых гимнастерках, в фуражках с красными околышами. Матвей ударил по лошадям, но было поздно. За спиной грянул выстрел, послышалась ругань:

— Стой, зараза вшивая!

И вот опять Матвей в обозе, опять бесконечная дорога…

Матвей погонял лошадей и думал.

Надеялся, что господа недолго повластвуют в Крыму. Красная Армия соберется с силами, пойдет в наступление — господа попрыгают, поскачут и будут сдаваться. Но разгоралась весна, красные с севера не шли. А белых войск в Крыму вдруг стало очень много. Вчера в синем весеннем небе появилось пять с двойными крыльями аэропланов. Кружились над Симферополем, сели возле завода, называвшегося «Анатра». Летчики в высоких, до колен, зашнурованных кожаных чулках, все красавцы…

Корабли с белыми войсками подходят один за другим. На скорое возвращение в Строгановку теперь не надейся, Матвей.

Обоз погнали в Евпаторию — потребовались подводы к прибытию большого парохода. «В море выстираю рубаху», — думал Матвей дорогой. Ранним утром катил пустой обоз по свежей, весенней степи. Впереди ласково засинело море — длинная полоса разделяла зазеленевшую землю и чистое небо. Корабль туманно маячил версты за две от пологого желтого берега. Корабль уже разгружался, привез донцов, вернее остатки донского корпуса. Казак с конем не расстается, казаку конь себя дороже, сам голодает, а лошадь сыта. Но сейчас донцы приплыли без лошадей. Всё растеряли, и сами еле живы. По мелкой воде их свозили на берег в лодках, умерших в пути — в один склад, больных — отдельно. Здоровые с мешками за плечами выпрыгивали из лодок на песок, бешено злые, на все готовые. Иные плакали от тоски, другие во весь голос душевно крыли Деникина, генеральный штаб и своих казачьих генералов.

На широких улицах Евпатории замелькали ярко-красные лампасы, околыши — все, что осталось от казацкой красы. Это были счастливцы: не потеряли в бегстве переметной сумы, не заразились тифом.

Больных выносили из лодок, складывали пока на теплый песочек. Грязные, оборванные, с запавшими невидящими глазами, весь день валялись на загаженных пристанях, стонали. Иные, придя в сознание, уползали на главные светлые улицы, сидели на пешеходных плитах под стенами домов, просили хлеба. Сгорая в тифу, падали головой на каменные ступени, выставляли в небо серые, с безумными глазами лица. До чего дошли донцы — осетерники, балычники!

А в двух шагах, за большими окнами ресторана, гремела музыка, пир горой. Между столами летали верткие татары-лакеи, подавали офицерам белые булки, шоколад, жареное, вареное, сладкое и кислое, шашлыки и чебуреки. Пахло виноградным вином.

Матвей видел, как умирали люди, а господам до этого дела нет. «Чтоб вы провалились, с такими порядками, с такой бандитской жизнью, волки проклятые, не люди, — думал Матвей. — Нет, так не годится, ваши благородия! Пируйте напоследок, будет и расплата».

Ночью подводчики свезли мертвых за город — к большой яме в степи. Потом лошади отдыхали, а Матвей спал. С полудня взяли больных. Санитары в двуколках с крестами повезли в городские сараи заразных. А подводчики положили в брички — везти по селам — покалеченных и незаразных.