Михаил Шитов - Свидания в непогоду

— Я всё ждала, Сенек… И вчера ждала…

— Хлопот много, Нюрочка. Сама знаешь.

— А сейчас чтой-то так? С дороги?

— Д-да… В «Зеленой горке» был.

— Ой, — всплескивала руками Нюра. — Почему не сказал? Им надо культиваторы получить. Давеча сам Яков Сергеич сколько звонил… Кушать, наверно, хочешь? — спохватывалась она. — Голоден?

— Нет, — отводил глаза Шустров. — У Володи плотно поели… — Ложь претила ему, но ничего лучшего нельзя было придумать.

Нюра давно знала, что он женат. В памятный вечер, когда вот здесь она доверчиво припала к нему, он напомнил ей об этом, добавив обиняком, что оба они люди семейные, а значит, и в равной степени ответственные за свои поступки. «Ах, что об этом… ничего не нужно», — только и сказала тогда Нюра — и он понял ее слова как согласие принять свою долю ответственности.

Многое смущало и, казалось, даже унижало его в этой неведомо как закрепившейся связи. Смущала безответная доверчивость Нюры, неприхотливая и беспокойная ее работа на диспетчерском коммутаторе, постоянная готовность услужить всем, принять удар на себя: «Всё Нюра виновата!..» Смущала девичья чистота и свежесть ее комнаты, пахнувшей почему-то душистым мылом, и особенно стоявший за шкафом, в углу, сундучок с постелью, — по ночам там блаженно всхрапывала белобрысая, на мать похожая, девчушка. Стыд за себя и за Нюру порой овладевал им, но он отмахивался от докучливого замешательства и успокаивал себя: «Глупости, брось об этом…»

Случалось, он заходил к ней в поздний час действительно после двух-, трехдневных отлучек, и тогда Нюра бесхитростно сообщала ему снегиревские новости, небесполезные для него.

— Ты знаешь, был сегодня Прихожин, — говорила она, боясь сдвинуть руку, онемевшую под тяжестью его головы. — Настаивал взять кого-нибудь в завмастерскими. А Андрей Михалыч ни в какую: «Пока обходимся», — и всё!

— Он чудак; правильно Климушкин говорит о нем. Не от мира сего, — веско, с сознанием своей правоты, замечал Шустров.

— Что ты, Сенек… Такого человека поискать! Он, знаешь, когда приехал сюда, ей-богу ночами не спал, а и спал, так в мастерской. Крутился, как белка… С жильем-то еще плохо было, так он, как комнату получил, передал ее Земчину — у того двое ребят, и сам без ног… Вот он какой, Андрей Михалыч! И жена у него хорошая, добрая. — И, прижимаясь к щеке Шустрова, с неумелой игривостью спрашивала: — А у тебя какая?

— Это не имеет значения, — отвечал он, сдерживая досаду.

Перед сном, прибирая белье, она вдруг восклицала:

— Ой, Сенек, у тебя носки прохудились! Как можно!

Это была совсем уже досадная проза, и Шустров тяжело опускал веки. А утром, еще затемно, он натягивал заштопанные носки, одевался и, стараясь не разбудить Нюру, тихо выходил. Придя в контору вовремя, он, как и со всеми, здоровался с нею, справлялся о самочувствии, говорил о погоде, и она не подавала ни малейшего вида на недавнюю с ним близость, — разве только румянилось больше обычного чистое простенькое лицо. И хоть это утешало его…

Как-то в обед на улице Арсения догнал Климушкин; выйдя на полкорпуса вперед, укоризненно взглянул на него, заговорил, придыхая от бега:

— Нет, каково! И молчит, и не признаётся! А? Скромность, конечно, скромность, мать добродетели!

— Вы о чем? — покосился Шустров.

— Неужто не знаете? А это? — Выставив перед собой газету, Климушкин ткнул в нее пальцем, произнес с нарочитой торжественностью, как бы читая: — Особенно следует отметить инициативную работу молодого инженера-механизатора А. Р. Шустрова.

— Дайте-ка!

Широко расставив ноги, Арсений развернул газету, оказавшуюся областной, и, не обращая внимания на Климушкина, прочитал большую корреспонденцию — «Механизаторы пришли на ферму». Пока читал, память отчетливо воспроизвела доильный зал в «Светлом», беседу с журналистом, похожим на Малютку.

— Ну, что скажете? Ведь здо́рово?

— Ничего особенного, — сдержанно сказал Шустров, возвращая Климушкину газету.

Вечером, перечитывая корреспонденцию, он подумал, что, пожалуй, покривил перед Климушкиным, — статья понравилась ему. «Интересно, что скажут другие?»

«Другие» отнеслись к статье по-разному. Лесоханов сам заговорил о выступлении газеты и похвалил его, заметив, что всё написано «в норме». Иванченко, какой-то все эти дни придавленный, не сказал ни слова. Еще через день, зайдя к Шустрову, он попросил его завезти в райком, Бересневу, материалы о ремонте техники и о запчастях.

— Кстати, Павел Алексеич интересуется, когда в «Зеленой горке» будет готов колодец на ферме.

— Это зависит от Володи, — ответил Шустров. — Скважину на два метра не дотянул, а мотор снял, и людей снял. Откуда же воде быть?

— Ну вот и скажете, как есть.

Шустрову самому хотелось встретиться с секретарем райкома, и в то же время что-то в нем противилось этим встречам. Он хорошо помнил скупое на улыбку лицо Береснева, его манеру приглядываться оценивающе к собеседнику, говорить замедленно, иногда — с чуть приметной и непонятной усмешкой; но, так или иначе, нужно было побывать в райкоме.

В назначенный день он отправился в Березово. Дорога шла через «Зеленую горку», и он решил ненадолго остановиться в колхозе. Узнав, что Береснев интересуется колодцем и подачей на ферму воды, Володя развел руками:

— Знаю, товарищ Шустров, не дело в бочках возить. Но пока не могу поставить людей на колодец. Сам должен понять: весна.

— Выходит, мне так и доложить? — уточнил Шустров.

— Так и докладывай.

Откровенное признание Володи произвело на Шустрова впечатление. «Этот человек знает, что надо делать, знает наверняка», — и оставшуюся часть пути он ехал в беспокойном раздумье.

В райкоме было тихо, лишь в приемной несколько человек оживленно говорило о весенних заботах. Дождавшись очереди, Шустров вошел в кабинет секретаря. В дальнем конце его, подперев руками подбородок, сидел за столом Береснев и, казалось, безучастно смотрел на подходившего инженера. Но, приблизившись, Шустров почувствовал под этим ровным взглядом необходимость собраться и быть начеку.

— Садитесь, — сказал Береснев, подав ему руку.

— Я только что заезжал в «Зеленую горку», — сказал, выждав паузу, Арсений. — Для автопоения там всё нами подготовлено. Дело за скважиной, но Володя не дает людей, и сейчас подтвердил: не может дать.

— Ну? — помедлил и Береснев. — Значит, Володя виноват?

Шустров молча соображал, что́ скрывается за вопросом секретаря, а тот повторил:

— Вот ведь как всё просто: Володя виноват… Так я бы его и пригласил, не отрывал вас от дела… Как думаете?

Шустров всё еще не спешил с ответом, и было похоже, что оплошности он всё-таки не миновал. В самом деле, надо было, видимо, не объяснять, что случилось с колодцем, а прийти со своим решением. На это определенно наводил следующий вопрос секретаря: