Михаил Шитов - Свидания в непогоду

— Вы-то сами сделали что-нибудь, чтобы помочь колхозу?

— Но, Павел Алексеич… Откровенно говоря, не пойму: почему у меня или, скажем, у Иванченко должна болеть голова за Синькова? Попросил бы, как положено, разве не помогли бы?

— По-купечески, значит: кто первый с поклоном придет?

Взглянув на часы, Береснев медлительно заговорил о делах в «Зеленой горке». Он не накачивал, не инструктировал, — говорил просто, с расчетом на то, что собеседник сам сделает нужный вывод. Пообещав еще раз заехать в колхоз, Арсений доложил, о чем просил Иванченко. Береснев выслушал его молча, лишь кое-что уточнил да спросил мимоходом, с улыбкой:

— Как там ваш «Нуинладно» — хлопочет всё?

— Не берусь судить начальника, — улыбнулся и Шустров.

— А если?

— Старик, кажется, сдает, — твердея голосом, сказал Арсений и примолк, не желая наговаривать лишнего.

Казалось, всё было исчерпано, но беседа затягивалась. Секретарь порасспросил Шустрова об отце, показав, что хорошо о нем наслышан, о комсомольской работе самого Шустрова, упомянул и о статье в газете.

— Стараемся как можем, — отозвался Арсений.

— Так, говорите, семь новых установок за зиму поставили?

Шустров не говорил этого, — достаточно запомнился ему разговор на новинском проселке; значит, вопрос был неспроста.

— Да, — подтвердил он, сосредоточиваясь.

— Сколько же из них работает?

— Пока пять. У Маркова оказался неисправным баллон — будем менять. У Ильясова вот-вот должна вступить в строй.

— А почему, кстати, медлит Ильясов?

— Мы сделали всё, что нужно.

— Всё, что нужно, — раздельно повторил Береснев и, двинув стулом, неуклюже поднялся. — Вы хотя бы догадались подсказать тому же Ильясову, как лучше организовать дело? Проинструктировали доярок?

— С Ильясовым я говорил, — неуступчиво сказал Шустров.

— Что толку, что говорили, а агрегат-то бездействует!.. Ни черта и эти не работают. — Береснев ткнул пальцем в бумажку под стеклом. — У Борщаговского насос не тянет, у Прохорова — сосковая резина попорчена… Смеются доярки над такой механизацией! — и опять сел, кажется очень недовольный собой. — Видите, как оно получается, Арсений…

— Родионыч, — подсказал Шустров.

— Не очень хорошо, Арсений Родионыч, — отчетливо выговорил Береснев. — Формально, конечно, вы здесь ни при чем: установки поставили, и, как говорится, отдавай якоря. Ну а если не формально, а по существу?.. Вгрызаться надо в хозяйство, Арсений Родионыч, самому всё прощупывать. И, между прочим, дружеский совет: никогда не спешите с газетными интервью.

«Вот тебе и „стараемся как можем“», — корил себя Шустров на обратном пути.

В Снегиревку он вернулся с оформившимся в дороге планом: завтра же приступить к капитальной проверке всех средств механизации на фермах. Сидя в кабинете Иванченко, он по горячему следу развивал ему и Лесоханову этот план.

Было поздно. Неярко горела настольная, без абажура, лампа. От ее неверного света по лицу Иванченко скользили блеклые тени. Слушал он не перебивая, пригнувшись, а когда Шустров кончил, вздохнул:

— Делайте как лучше.

Лесоханов тоже не имел ничего против изложенных Шустровым соображений. Покусывая спичку, спросил только:

— Береснев, что ли, предложил такую проверку?

— Конкретного он ничего не предлагал, — ответил Шустров. — Но из всего, о чем мы говорили, вывод напрашивается только такой.

Лесоханов бросил спичку в угол, сказал:

— Дело безусловно нужное, но пока потерпим. Вот с посевной разделаемся, тогда я первым вашим помощником буду.

— С двумя людьми я бы вполне обошелся, — настаивал Шустров.

— Нельзя, Арсений Родионыч. Сердитесь не сердитесь, но сейчас вас даже не могу отпустить. — И сбивчиво, как случалось с ним всегда, когда приходилось растолковывать совершенно, казалось бы, простые истины, Лесоханов стал объяснять, что с ходу такие вопросы не решаются.

Шустров нетерпеливо поднялся:

— Как хотите, но я остаюсь при своем мнении.

— Зачем же такая крайность!..

Андрей Михалыч не сомневался в желании Шустрова навести на фермах порядок (этого требовали от него и служебные обязанности), но его смутило — откуда вдруг взялась этакая прыть? В напористости Шустрова проглядывала своевольная, не считающаяся ни с чем прихоть, именно из тех, о которых говорится: вожжа под хвост попала. И еще смущало его, что никак не может добиться делового и товарищеского контакта с молодым помощником, довольно, кажется, самонадеянным. Но всё это представлялось Лесоханову наносным, как, накипь масла в картере: стоит поскоблить накипь, и обнаружится чистый металл.

А Шустрову, как и раньше, претила казавшаяся ему недалекой лесохановская простота. И только неподдельное уважение к большому опыту и неоспоримому авторитету главного инженера прочно удерживалось в нем.

В ненастный апрельский день, когда Арсений сидел в кладовке у Земчина, Нюра прибежала сюда — взволнованная, с каплями дождя на непокрытой голове.

— Арсений Родионыч, — крикнула с ходу, едва открыв дверь. — К телефону вас, срочно!

— Откуда?

— Из города. Из облисполкома.

Не обнаруживая беспокойства, Арсений вместе с Нюрой поспешил в контору. Далекий, подмешанный шумами голос предлагал ему завтра к часу дня явиться в отдел кадров облисполкома.

— Что такое? — тронула его Нюра.

— Что-нибудь по делам, — сказал он и медленно прошел к себе.

Думалось всякое: о последнем разговоре с Бересневым и его не совсем ясных вопросах, об Узлове, — а лучше всего было не ломать голову домыслами, набраться выдержки. Он вернулся в мастерскую и довел до конца начатую с Земчиным и Лаврецким опись неликвидов.

О вызове он не распространялся, — сказал только кому следовало. Придя домой раньше Лесоханова, он привел в порядок свои вещи, лег спать и чуть свет был на станции.

В городе было свежо, по улицам метался ветер. Не заезжая домой, — времени было в обрез, — Шустров поехал в центр, к старинному зданию с колоннами, где помещался облисполком. В отделе кадров ему сказали, что в три часа дня его примет лично Федор Иваныч, а пока предложили заполнить анкету и написать автобиографию.

Справившись с этим делом, Шустров вышел в коридор покурить. Теперь не могло быть сомнений, что какая-то перемена ожидала его; во всяком случае, следовало собраться с мыслями.

— Арсений!

Он смотрел на приближающегося коренастого человека, не сразу сообразив, что тот зовет его.

— Ну, что́ смотришь? Забыл?

— Гоша! — протянул обе руки Шустров, узнавая Амфиладова, институтского однокашника.

— И ты тоже!.. Ну так и есть: он и тебя называл!

— Кто называл? — уставился Шустров на товарища, встревоженный его недовольным видом.