Михаил Шитов - Свидания в непогоду

— Узлов, — спешил, как всегда, Гоша. — Я ведь только что от него. Тут наших несколько молодцов заарканили… Меня можешь поздравить: старший инструктор облисполкома, квартиру дают.

— Поздравляю, — сказал Шустров.

— Ну, ты уж и всерьез?.. Прижился я, Арсений, к своему Краснопольскому совхозу, хоть и говорят — глухомань.

— Делаешь-то там чего?

— Механиком в отделении… «Кому что», а? — улыбнулся Гоша, напоминая Арсению его слова из давнего их спора. — А тебе-то, пожалуй, и карты в руки…

Шустров не успел ответить, — из приемной председателя выкрикнули его фамилию.

Как и в первый раз, минувшей осенью, Узлов поднялся ему навстречу. Справясь о самочувствии («село-то, вижу, на пользу идет. Ишь здоровяк какой!), вернулся к столу, сел. Арсений вдвинулся в глубокое кресло. Проглядывая бумаги в папке, Узлов неторопливо вел разговор о ремонте техники и механизации ферм, о людях. Арсений отвечал спокойно, фамилии и цифры называл по памяти, без заминки.

— Вижу, ты хорошо освоился не только со своей должностью, — сказал Узлов, приглаживая со лба густые пружинистые кудерьки.

— Обстоятельства заставляют, Федор Иваныч.

— Обстоятельства — одно дело. Нужны, кроме того, деловая хватка, увлеченность. Вот этих-то важных качеств у Иванченко и нет.

— Он весьма добросовестный, — счел нужным заметить Шустров.

— Выгораживаешь шефа? — усмехнулся председатель. — Не поможет! Добросовестность — хорошая вещь, но, как говорится, на одной кобыле далеко не ускачешь… Так вот, товарищ Шустров, — остро отточенным карандашом он почесал широкую ладонь. — Мы тут посоветовались и пришли к выводу, что руководство вашей «Сельхозтехники» надо освежить. Решили выдвинуть на должность управляющего вас. — И примолк, не спуская глаз с Шустрова.

Шустров понимал, что приличие требовало — учитывая его молодость — отказа или ссылки на недостаточную опытность, что он, успев обдумать, и сделал.

— Конечно, трудно придется на первых порах, не без этого, — сказал Узлов. — Но ничего, поможем. Да и сам ты говоришь, что народ у вас отменный.

Какая-то мысль смутно обеспокоила Шустрова, и, может быть, она же проявилась тотчас в образе медлительного человека с тяжелыми челюстями. Он спросил, сомневаясь, насколько это удобно:

— Если не секрет, Федор Иваныч: это рекомендация райкома?

Узлов сунул карандаш в старинный бронзовый стакан.

— Вообще-то с Бересневым был разговор, — сказал, раздумывая, и, кажется, не очень довольный вопросом. — Он в курсе дела, и на его поддержку можешь рассчитывать… Так вот, — поднялся он, вновь выходя на дорожку. — Завтра явишься на бюро обкома — там тебе скажут, когда, и — к делу!

Домой Шустров ехал успокоившийся, постепенно ощущая себя в новом положении. Он хотел сосредоточиться на делах «Сельхозтехники», но в первые минуты голову забивали пустяшные мысли о кабинете и квартире, о старом «козле», на котором разъезжал по району Иванченко. «Ладно тебе, будет об этом», — отмахивался он.

Марии он позвонил на работу еще из облисполкома и, ничего не говоря, попросил ее приехать пораньше. Она встретила его в дверях — щупленькая, с темными мягкими волосами и большими, обычно восторженными, а сейчас тревожно смотревшими глазами.

— Так неожиданно? Случилось что-нибудь?

Он обнял ее, сказал как можно серьезней:

— Случилось, Машенька. Вызывали в облисполком. — Было бы, верно, здо́рово придумать что-нибудь позаковыристей, но не выдержал — приподнял Машу, вернул глазам ее восторженность: — Считай меня с завтрашнего дня управляющим «Сельхозтехникой».

С неожиданной силой она закружила его по комнате:

— Как хорошо, Арсик! Теперь-то уж комнату быстрее получишь.

— Квартиру, товарищ начальник, — солидно поправил он.

— Всё равно, только бы скорей. Я уж давно своих предупредила.

Мария работала всё там же — в горкоме комсомола, заведовала сектором учета. Свою работу она считала важной и нужной, и вместе с тем часто думала, что это всё-таки не настоящая работа, не настоящая жизнь, а настоящие работа и жизнь были на заводах и фабриках, на селе, где работал муж. Она не имела ни городской, ни сельской специальности (на комсомольскую работу пошла со школьной скамьи), не имела понятия о сельском хозяйстве, но хотела и ждала в своей жизни перемены, не страшилась ее.

Вечером они вместе сходили в детский сад за Иришкой. Ветер не унимался, крутил на асфальте холодную пыль.

— Папа приехал, папа!.. Не узнаёшь? — поднимая дочь, говорила Мария.

— Ну идем ко мне, — сказал Шустров и неловко взял Иришку на руки. — Конфетку хочешь?

Она смотрела на него ясными и широко, как у Марии, открытыми глазами. И лицо у нее оформлялось, как у Марии, — удлиненным, но в подбородке, еще по-детски припухлом, угадывалась бороздка, которая со временем разделит его, вероятно, надвое. Это была наследственная шустровская черта, по семейным преданиям — знак упорства и твердости.

И, вглядываясь в лицо дочери, Шустров отчетливо увидел вдруг сундучок за шкафом и белобрысую девчушку на нем, и еще увидел комнату, где всё было как на привале… «Ты, кажется, готовил себя к большим делам. Вот они, твои дела!..»

Торопливо он развернул конфету, бросил обертку. Ветер подхватил ее и, не опуская на землю, кружил, кружил…

По тому, с какой неопределенностью ответил Узлов на вопрос — рекомендован ли он, Арсений, райкомом, как быстро свернул затем беседу, Шустров догадывался, что, должно быть, единого мнения по этому вопросу не было. Догадку подтверждала и последняя его встреча с Бересневым. В самом деле, если бы райком рекомендовал его, Арсения, почему не сказать об этом? Так размышлял он, логически возвращаясь к знакомой по прежним впечатлениям мысли: было что-то неладное, неясное в отношениях между двумя руководителями. А за нею, как звено в цепи, волочилась другая, тоже не новая: какой из двух сил отдать предпочтение, если жизнь поставит его перед таким выбором? И думалось: подождем, посмотрим…

Обстоятельства, круто изменившие две биографии — Иванченко и Шустрова, складывались сложно. Шустров не знал их предыстории, как не знал и того, что два человека в «Сельхозтехнике» — Иванченко и Лесоханов — в разное время и один независимо от другого были наслышаны о возможном его назначении.

Соображения о том, что Иванченко как руководитель сдает, возникали в районных и областных организациях не раз; всем своим растерянно-смущенным видом Яков Сергеич и сам давал им пищу. Береснев также видел перемены в управляющем, которого знавал в лучшей форме, но пока на станции были Лесоханов и хорошо отлаженный им коллектив механизаторов, оснований для беспокойства не находил. Тем не менее судьба Иванченко была предрешена еще в декабре, на районном совещании животноводов.