Нина Ивантер - Полтора года

На следующий день я проснулась поздно. Наверно, вместе со всякими другими снадобьями «граф Безухов» вкатил в меня солидную дозу снотворного.

В квартире тишина. На столике записка: на работу мне идти не надо, Дима звонил в училище. Телефон он выключил. И хорошо сделал. В училище я все равно не пошла бы: сильнейшая, даже какая-то неправдоподобная слабость. Хорошо, что генеральную репетицию я решила предоставить самим девочкам. Режиссировала Инна. Я сидела в зале. И они, почти без огрехов, в нужном темпе прогнали все номера. Надеюсь, сегодня они справятся без меня.

Странно, вот я вспомнила о предстоящем вечере, о девочках, и меня почти… нет, совсем не трогает, как они там. Лара!

Не понимаю, просто уразуметь не могу, как случилось, что она снова там. Помню, я рассказывала ей о своих институтских годах, о нашем прекрасном студенческом братстве, а она слушала и, видно, примеряла все к себе, к своему будущему, и просила: ну пожалуйста, что-нибудь еще…

Так в чем же дело? Я ошиблась в ней? Она лгала мне? Нет. Вот это нет. Ну а если все-таки?! Дикое предположение — я же помню ее глаза, — но если «все-таки», значит, мне действительно следует распрощаться с моей нынешней профессией. Это не романтический — трезвый деловой вывод. Человек, который так ошибается, не имеет права оставаться здесь. Но я не ошиблась. Здесь что-то другое. Что?!

Я помню, с какой взрослой жалостью она рассказывала о тех подростках, своих сверстниках, с которыми, к счастью, ненадолго ее свела беда. Какое отвращение вызывали у нее их похождения, которыми они хвалились друг перед другом! Как нестерпимо хотелось ей вытащить их! Нет, не могла она хотеть вернуться туда, к ним. Что же? Что же?! Что?! Лара — подследственная. Какое придуманное, ненастоящее слово!

Я могу наставить здесь еще сотню беспомощных восклицающих и вопрошающих знаков, и все равно — не понимаю. Мне кажется, то, что произошло со мной вчера, было из-за этого моего непонимания.

Плохо, что мне некуда написать ей. Есть только адрес бабушки. Бабушке-то я напишу, но что она знает! В Ларину трагедию ее не посвятили, и она мучилась, не понимая, что вдруг сталось с внучкой, почему она у нас. Я уверяла ее, что все будет хорошо. Я сама в это верила.

Я знаю, что сказал бы Дима после Лариного письма. «То, что произошло, в сущности, закономерно…» Нет, не могу сейчас ни о ком и ни о чем. Даже о моем промахе с Венерой: я сказала ей то, что и должна была, однако в абсолютно неприемлемой для нее форме…

Но Лара вытеснила все.

Ну, Валера, я даже не знаю, как про это сказать! Я в огонь за нее кинуться могла, а она мне такое сказала, мне еще никто в жизни так не говорил. Вот пишу ее точные слова: «Гордиться своими способностями или внешностью по меньшей мере глупо, а уж попрекать этим других — просто низость». Видишь, она при всех обозвала меня дурой и низкой.

А как дело было.

Мы сидели уроки готовили. Ее не было, одни сидим. Впереди меня Герасим. Сопит, пыхтит, так изводится, аж мычит. Я перегнулась, взяла тетрадь, над чем так надрывается? А там примерчики, смех один, Жучка в два счета решит. Я перерешала их все, обратно на стол шлепнула. «Нет ума, — говорю, — шла бы в коровницы. Только коровы напугаться могут, молоко давать перестанут». Это тоже мои точные слова. И ничего такого особенного. Шутка такая. А Ирэн, я не видела, как вошла, в дверях стоит, на меня смотрит, потом говорит, что я дура и низкая. Никому она так не говорила. Только мне. При всех. И если я ей за это не отплачу, так мне нужно плюнуть в лицо.

Я потом полночи не спала.

А вчера вот что. Вчера нам кино показывали. В кино каждая группа на свой ряд садится, а там — кто с кем хочет. А я всегда на один и тот же стул. Все знают, никто не займет. Тут смотрю — Томка расселась. «А ну, — говорю, — вали отсюда!» Она заюлила-заерзала. «Конечно, конечно, Венерочка, это я так, нечаянно». Был бы хвост, завиляла бы. Это Ирэн, умная, думает, перекрутит ее на свой лад, как бы еще хуже не сделалась. Да что про нее рассказывать, не отплюешься потом.

Кино чего-то долго не начиналось. Девчонки рады — хоть потреплются. А мне и сидеть тут неохота, и кино ихнее смотреть неохота. И ничего неохота. А тут еще Томка.

— Ты не возражаешь, что я рядом с тобой?

Плевать я на нее хотела, возражать еще! Тогда она говорит:

— Ты не сердись, Венерка, но я на тебя прямо-таки удивляюсь. Как это ты Ирэне спустила! Она тебя при всей группе обозвала, а ты молчишь, ушами хлопаешь. Да ей за такое передние зубы вышибить и то мало.

А тебе, думаю, что вышибить, чтобы в чужие дела не мешалась? Ну она так тарахтела, слова не воткнешь.

— Ты, Венерочка, тут у нас изо всех. Учишься — одни пятерки. План даешь — никому не угнаться. А через кого мы по физкультуре с последнего места выползли! У другой воспитки ты бы уже давно командиром была. А для нее ты кто? Нет, ты посмотри, ведь даже меня другой раз Томочкой назовет, а тебе хоть раз Венерочка сказала?

Не то чтобы я ее слушала, а все ж подумала: вот ведь Томка, и та поняла.

Кино все не начиналось. Тамарка все жужжала и жужжала:

— А хочешь знать, Венера, мы с тобой парочка. Нет, не подумай, я себя с тобой не равняю, мне до тебя пахать и пахать. А все ж посмотри, она же и со мной так. Про двойки я уже и не говорю, съела она меня за эти двойки. А разве я виновата?..

— Интересно, — говорю, — а кто, по-твоему, виноват! Ты что, дурее Таськи?

Она и кончить не дала:

— Вот, Венерочка, вот! Если бы она со мной так разговаривала — ну вот как ты, я бы давно вся как есть переменилась! А она! Вы никто не знаете, а она заведет меня в бытовку, и давай, и давай… Я даже плачу от нее, только вы никто не видите.

Ну это я не знаю, как у них там, в бытовке. Но вот же мне она сказала, что я дура. Может, и Томку доводит?

А Томка несет и несет. Это она тут, из-за Ирэн, такая стала, а дома ее все уважали, и учителя, и все. Соседи даже без нее на субботник во двор не выйдут. А мать у нее вовсе как царица, все она, Томка, — и стирать, и в магазин, и все…

Ну это она не на дуру напала. Таких в пионерский лагерь под оркестр отправляют, а не сюда спроваживают. Она бы так и не заткнулась, так свет погас, кино началось.

Про кино ты у меня не спрашивай, все мимо пролетело. Я и так расстроенная была, а тут еще Томка добавила. Ведь хоть и подлая, а правду сболтнула. Ирэн от меня только польза. Вот начнут за месяц отметки подсчитывать, сколько там моих пятерок-четверок! Это ей в плюсик, так? А недавно Борис Федорович, директор, на собрании говорил, какую прибыль дает производство, и какой процент идет училищу, и что за этот процент сделали: клуб отремонтировали, крышу шифером покрыли, еще два телевизора купили. А потом стал называть, кто хорошо работает, так я на втором месте была… Что, плохо ей, что я у нее в группе? За это низкой называть? Я все вспомнила, от этого еще больше расстроилась, даже голова заболела.