Рафаэль Альберти - Война начиналась в Испании

Мосен Мильан выглядел усталым, он снова закрыл глаза и прислонился головой к стене. Вошел служка, и дон Гумерсиндо спросил его:

— А ты, пацаненок, знаешь, по ком заупокойная?

В ответ у мальчика сорвались с языка слова романса:

— Дальше не надо, паренек, не надо, тут алькальд, он тебя в тюрьму запрячет.

Служка испуганно поглядел на дона Валериано. Тот, уперши взгляд в потолок, сказал:

— Каждой шутке — свое время и место.

Повисло тяжелое молчание. Мосен Мильан снова открыл глаза и встретился взглядом с доном Гумерсиндо, шептавшим:

— По правде сказать, не знаю, может быть, следует принять меры…

Священник заговорил и сказал, что для этого нет оснований. И велел служке выйти на площадь, посмотреть, может, народ там ожидает начала службы. Бывало, что люди не входили, пока не отзвонят колокола. Однако на самом деле священник не хотел, чтобы служка произнес те слова из романса, где говорилось о нем:

Дон Гумерсиндо любил распространяться о своей доброте, как говорится, и о тех неблагодарных, что воздавали ему злом за его добро. Особенно уместным представилось показать ему свою доброту сейчас перед священником и доном Валериано. Его одолел приступ щедрости:

— Мосен Мильан, сеньор священник, вы меня слышите? Вот тут два дуро, на сегодняшнюю службу.

Священник открыл глаза, словно просыпаясь, и сказал, что дон Валериано сделал точно такое же предложение, однако эту заупокойную службу он хочет отслужить без платы. Наступило долгое молчание. Дон Валериано наматывал на указательный палец золотую цепочку, а потом отпускал ее. Брелоки звенели. В одном из брелоков, в медальоне, была заперта прядь волос его покойной жены. В другом — мощи святого, доставшиеся ему в наследство от прадеда. Тихим голосом дон Валериано заговорил о ценах на шерсть и кожу, но ему никто не ответил.

Мосен Мильан, с закрытыми глазами, все еще вспоминал свадьбу Пако. В столовой какая-то гостья потеряла сережку, и двое мужчин ползали на четвереньках по полу, искали. Мосену Мильану подумалось, что на всех свадьбах всегда находится женщина, которая теряет сережку из уха, ее всегда ищут и всегда — напрасно.

Невеста — уже не бледная, как утром, после бессонной ночи, — вновь обрела свой цветущий вид. Она то и дело спрашивала у жениха, который час. И после обеда новобрачные уехали на станцию в машине, за рулем которой сидел сам дон Кастуло.

Почти все гости высыпали на улицу и провожали новобрачных громкими кликами и шутками. Многие затем разошлись по домам, а молодежь завела танцы.

Мосен Мильан все вспоминал и вспоминал, не хотелось вникать в то, о чем говорили дон Гумерсиндо и дон Валериано, которые, как всегда, разговаривали, не слушая друг друга.

Через три недели после свадьбы Пако с женой возвратились, а в следующее за тем воскресенье состоялись выборы. Вновь избранные советники были людьми молодыми и все, за редким исключением, по словам дона Валериано, люди малопочтенные. Отец Пако обнаружил, что все, вместе с ним избранные, считаются противниками герцога и ярыми врагами сложившейся системы аренды. Узнав об этом, Пако почувствовал себя счастливым и подумал, что, пожалуй, в первый раз политика на что-то сгодится. Давайте отнимем у герцога травы, твердил он.

Результаты выборов немного всех озадачили. Священник был в замешательстве. Ни одного из советников нельзя было назвать человеком твердых религиозных устоев. Он позвал Пако и спросил его:

— Что за разговоры ходят насчет герцогских пастбищ?

— Разговоры как разговоры. Все — правда. Настали новые времена, мосен Мильан.

— А что в них нового?

— Короля провожают под фанфары, и с богом, счастливого пути.

Пако думал, что священник заговорил с ним потому, что не решился говорить об этом с его отцом. И добавил:

— Признайтесь, мосен Мильан, вам ведь известно: с того дня, как носил с вами святые дары в пещеру, я, и не я один, думаем, ломаем голову, как нам исправить эту несправедливость. И особенно теперь, когда случай представился.

— При чем тут случай? Такие вещи делаются с деньгами в руках. А вы где их возьмете?

— У герцога. Сдается мне, что для всех герцогов настал день Святого Мартина.

— Замолчи, Пако. Я не утверждаю, что герцог всегда прав. Он тоже человек и тоже может совершать ошибки, но в таких делах всегда надо ходить прямой дорогой, а не баламутить людей и не разжигать дурные страсти.

Слова юноши обсуждались на солнцегрее. Рассказывали, будто Пако заявил священнику: «И королей, и герцогов, и священников — всех резать будем, как свиней в день Святого Мартина». Но на солнцегрее всегда немного преувеличивали.

Вскоре стало известно, что король бежал из Испании. Новость эта потрясла дона Валериано и священника. Дон Гумерсиндо просто отказался этому верить, утверждал, что это выдумки сапожника. Мосен Мильан два дня не выходил за церковную ограду и в храм шел не улицей, а двором, чтобы ни с кем не разговаривать. В первое же воскресенье на мессу собралось много народу, послушать, что скажет мосен Мильан, но священник на эту тему ни словом не обмолвился. В следующее воскресенье церковь была пустой.

Пако пошел поговорить к сапожнику, но тот замкнулся и молчал.

А между тем трехцветный флаг [33] Республиканский флаг, красно-желто-фиолетовый. развевался на балконе аюнтамьенто и над дверью школы. Дон Валериано и дон Гумерсиндо не показывались на улице, а дон Кастуло старался встретиться с Пако и пройти рядом с ним по улице, но дон Кастуло играл сразу двумя колодами, потому что, увидев священника, говорил ему, понизив голос:

— Куда мы катимся, мосен Мильан?

В селении предстояло провести повторные выборы: по мнению дона Валериано, некоторые детали в процедуре предыдущих делали их незаконными. На вторых выборах отец Пако отдал свое место сыну. И парня выбрали.

В Мадриде отменили привилегии землевладельцев, установленные еще в средние века, и присоединили их земли к муниципальным владениям. И хотя герцог стоял на том, что его горные пастбища под это положение не подходят, все пять селений, по инициативе Пако, договорились не платить больше герцогу арендной платы до тех пор, пока трибунал не вынесет своего решения. Когда Пако пришел сообщить об этом дону Валериано, тот на минуту уставился в потолок, крутя на пальце медальончик с локоном покойной жены. Наконец он решил не понимать, что к чему, и попросил, чтобы муниципалитет дал ему письменное распоряжение.

Новость пошла гулять по селению. На солнцегрее рассказывали, что Пако угрожал дону Валериано. С удовольствием расписывали дерзость и высокомерие Пако, какие не по плечу были им самим. На солнцегрее любили семью Пако и других таких же, как он, мужчин, которые работали от зари до зари. Женщины с солпцегрея ходили в церковь, однако не отказывались посмеяться, когда Херонима распевала песенку, где были и такие слова: