Лариса Исарова - Задача со многими неизвестными

Мы помолчали, Шарова сидела довольная, она доилась своего, она меня ошеломила.

— И чем же ты теперь решила заниматься? — просила я позже.

— Психологией или психиатрией, я летом буду держать экзамен в мединститут.

Шарова теперь носила очки, очень модные, она сделала красивую прическу, она явно похорошела, но характер остался прежним.

Она злорадно сообщила мне о тех своих одноклассниках, которые не попали в институты, она иронически усмехнулась, когда я похвалила Медовкина.

— Нет, вы наивны, он остался лодырем, — он просто умеет делать вид, что работает… Как и Ветрова. Конечно, она хорошая девчонка, когда я лежала в августе в больнице, она меня навещала, но она слишком простая, жизнерадостная, с ней не погрустишь…

Потом она хвастала дружбой с какими-то аспирантами, рассказывала о посещении их общежития, о вине, без которого не обходились их встречи.

— Мама нервничает, а какое ее дело? Я же в их дела не вмешиваюсь… Вообще пора понять, что я совершенно самостоятельна, я зарабатываю, у них денег не прошу…

Какое-то время Шарова и Медовкин стали приезжать ко мне вместе после работы, и она смотрела на него откровенно-влюбленными глазами, когда он, забывая о позерстве, с юмором рассказывал о своей лаборатории, — пара была счастлива месяца два. Им нужно было совсем немного для настоящего счастья, если бы не их ужасные характеры. Они все время спорили, боясь подчиниться друг другу, все время играли в равноправие, да тут еще замешалась и внезапная ревность Шаровой, бешеная, неудержимая. Она прибежала ко мне с прыгающими губами, она заметила, что Медовкин особо отличает какую-то медсестру, девушку, старше его на пять лет.

— Представляете, он даже поглупел при ней. Вот поехали мы за город, так он дурачился, как маленький, всякие глупые фокусы показывал, лишь бы она улыбнулась…

— Ну и что тут плохого?

— Как он смеет так унижаться?

Она встряхнула волосами с такой яростью, что у нее упали с носа очки.

— Он даже участвовал в беге в завязанном мешке, представляете?

— Каждый веселится, как ему нравится…

— А потом поехал ее провожать, и я тут узнала, что он, оказывается, ее уже три раза провожал, а ведь сна живет на другой стороне города. Ему ехать обратно почти полтора часа.

— Но если ему это приятно…

— А я? — впрямую вырвалось у нее.

— Ты же все время говорила, что вы только товарищи.

Она опустила голову:

— Он должен был меня завоевывать все равно, если любил…

До сих пор не знаю, была ли история Медовкина с медсестрой ее предчувствием, ее выдумкой или он всерьез увлекся взрослой девушкой, но Шарова порвала с ним мгновенно, резко, грубо, вызывающе.

И на работе ее поведение изменилось. Она стала халтурить, огрызаться на замечания, она не выполняла своих прямых обязанностей, и Медовкин частенько вынужден был задерживаться, чтобы закончить за нее работу.

Очень осторожно он рассказал мне об этом, не столько возмущаясь, сколько огорчаясь, что ее могут уволить. Для него работа в клинике была таким открытием себя, что он не представлял человека, могущего это потерять по собственной глупости.

Я попросила ее зайти, и она примчалась в тот же вечер и стала рассказывать с энтузиазмом о каком-то докторе, в нее влюбленном по уши. Она с ним ездила в Новый год на «скорой», а потом они встречали утром праздник на улице, в снегу под березами.

— А не холодно было? — спросил мой муж.

— Нет, мы вынесли ковер из машины… — ее фантазия не знала удержу в момент вдохновения. И она говорила так искренне, приводила столько подробностей, что мой муж начал волноваться и даже шепнул мне:

— Не сообщить ли ее матери, мне что-то эти ее знакомства не очень нравятся…

Но я улыбнулась, я хорошо знала ее фантазию, особенно когда ее раздувал ветер самолюбия…

Она ни в чем не могла уступить Медовкину, она должна была всех убедить, что ее личная жизнь складывается не хуже, а лучше, чем у него. Тем более что его дружба почему-то не состоялась…

В ее рассказах меня больше всего утомляли постоянно повторяющиеся слова: «меня», «мне», «для меня». Как-то я не выдержала и довольно резко сказала о ее эгоизме, о том, что она никого не видит в мире, кроме себя, что ей до сих пор все слишком легко давалось, сходило с рук, что я надеялась, что горе сделает ее мягче, ведь потеряла она Медовкина по своей вине…

Шарова иронически улыбалась, а потом гордо сообщила, что выходит замуж за того самого доктора, в существование которого я не поверила…

Она очень долго у меня не появлялась. От Ветровой я узнала, что замужество ее не состоялось, и она решила у меня не появляться, пока ее фантазии не сбудутся, чтобы я не считала ее вруньей.

И она продолжала со страстью, со вкусом портить себе жизнь. Медовкин ей не уступал. Доказав себе и другим, что он — очень талантливый лаборант, он решил, что шутя сдаст все экзамены в мединститут, без подготовки, раз его призвание всерьез определилось.

Он провалился на первом же вступительном экзамене. По биологии. На вопросе из курса восьмого класса.

Я жалела обоих, как тяжело больных людей. Позерство стало их второй натурой, но что могло их излечить? Кто должен был и мог вмешаться в жизнь молодых, способных людей?!

Недавно от Ветровой я узнала, что Шарова вышла замуж.

— Понимаете, все дело в капельке счастья…

Ветрова задумчиво накручивала на палец прядь своих длинных черных волос.

— Ее муж ей каждый день цветы носит…

— Но она хоть любит его? — спросила я, мне трудно было поверить, что Шарова изменилась.

— Ну, она ему благодарна за внимание, она же мало видела хорошего от мальчишек, она больше их придумывала… И потом она теперь — замужняя, не сбылось предсказание ее мамы, что на ней никто жениться не решится… — И добавила: — В общем, она теперь стала мягче и со мной разговаривает по-матерински…

Мы обе улыбнулись, Шарова была в своем репертуаре…

— Можно ей к вам приехать? Ей именно вам хочется доказать, что она счастливая.

Они приехали через несколько дней. Шарова действительно на первый взгляд стала скромнее, мягче, она даже научилась смущаться, когда я назвала ее «замужней дамой».

Но вот разговор зашел о Медовкине. Ветрова рассказала, что он не желает слушать о поступлении в медучилище, что он решил снова держать в мединститут.

Шарова очень удивилась:

— Да разве он может еще мечтать об институте? Ведь он — неудачник, с его самолюбием надо иметь не такие способности…

Тон был злорадный, язвительный.

Она и теперь ничего ему не забыла, не простила…