Лариса Исарова - Задача со многими неизвестными

(ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ)

В самом начале девятого класса Зоя Примак спросила:

— Скажите, как вам не надоедает говорить одно и то же?

— Что именно?

— Ну, что положено учителю. Одна и та же программа, день за днем, год за годом, как шарманка…

Нет, Примак не хотела меня обидеть. Она обычно выпаливала все, что приходило ей в голову, сразу, не думая о вежливости и приличиях, если ее что-то интересовало.

Девочка эта не отличалась красотой. У нее были маленькие глазки, всегда прищуренные так, точно она всматривалась в людей через подзорную трубу, мелко вьющиеся рыжеватые волосы, торчащие в разные стороны, переваливающаяся походка с боку на бок и неприятный носовой голос, точно она никак не могла избавиться от насморка.

С первых же моих уроков она старалась попадаться мне как можно чаще на глаза, задавала на перемене множество необязательных вопросов, улыбалась смущенно и в то же время вызывающе, ей не хотелось, видимо, чтобы я принимала ее за обычную ученицу. Но отвечала она вначале по литературе беспомощно, испуганно вскидывала голову при каждом моем вопросе и явно от страха, от самолюбия несла глупости.

Так, на вопрос о главном герое «Горя от ума» она ответила: «Собакевич, — потом поперхнулась, покраснела и поправилась, — то есть нет, не Собакевич, Грибоедов…» И села за парту, закрыв лицо руками. И я поняла, что она очень нервна…

Когда Зоя Примак сравнила меня с шарманкой, она продолжила, заглядывая мне в лицо снизу вверх, говоря с необыкновенной скоростью, точно боялась, что я ее прерву.

— А вот я хотела бы стать учительницей, но боюсь. Мне кажется, что эта работа не для думающего человека, то есть нет, вы не сердитесь, я не так выразилась, но на этой работе устаешь и перестаешь думать. Разве не так? Вот вы у нас человек новый, а вообще учителя литературы шуток совсем не понимают и требуют только зубрежки, а зубрить так скучно, еще скучнее, чем преподавать, правда…

У нее были, наверное, хорошие легкие, она выговорила все это на одном дыхании, и мне показалось, что она не очень вслушивалась в то, что произносили ее губы. Ей просто хотелось, чтобы я ее запомнила, выделила, оценила…

С этих пор Примак постоянно находилась рядом со мной — на перемене, на экскурсии, на факультативе, и лицо ее часто принимало дурацки влюбленное выражение, точно она слушала не меня, а небесную музыку. Мне в такие минуты всегда хотелось ее схватить за шиворот и встряхнуть. Я с детства не выносила институтских влюбленностей девчонок в своих учителей.

Одно время она сидела с Костровой и даже сдала мне сочинение, написанное в паре с этой ироничной девочкой.

Тема его была «Суд совести».

Они писали: «Пещера, костер, у костра сидит личность в звериной шкуре и обсасывает мозговую кость. Входит старик, просит еды, личность замахивается на него костью, старик убегает. Входит женщина, закутанная в длинные волосы, как в плащ, стонет от голода, но муж и не чешется. Она пытается подобрать остатки костей возле него, но он бьет ее по голове, и она с плачем убегает. Появляется ребенок, он не плачет, он что-то сосет. Отец вскакивает, вырывает у него изо рта какой-то кусок и бросает в сторону. Ребенок орет. Отец испытывает суд совести. Если бы он воспитывал ребенка, тот не орал бы так истошно потом у него под ухом.

В нашем классе есть человек, который всегда именно так ведет себя и дома и с окружающими, но даже у него бывают муки совести».

Я зачитала их сочинение вслух. Примак смеялась, вертелась, но Кострова сохраняла невозмутимость. Я не успела прокомментировать эту работу, как Ланщиков немедленно возмутился:

— И никогда я у детей ничего не отбирал, враки!

— На воре шапка горит! — обрадовалась Примак, а Кострова сделала вид, что не слышит его, она относилась к Ланщикову с нескрываемой брезгливостью, даже юбку подбирала, когда проходила мимо.

Я предложила «писательницам» пятерку на двоих. Примак просияла, а Кострова подняла руку:

— Мою долю можете отдать Зое целиком, мне оценки по литературе безразличны, а она собирается в гуманитарный вуз…

— Согласна на этот подарок? — спросила я Примак.

— Конечно… — девочка не заметила ничего унизительного в подачке Костровой, а я подумала, что при таком отсутствии самолюбия ей в жизни придется трудно…

Особые симпатии у Примак в нашем классе вызывал Саша Пушкин, и она настойчиво и упрямо пыталась завоевать его внимание.

Она постоянно приносила из дому журналы «За рубежом», «Америку», мать ее работала библиотекарем в одном институте. Она просила Сашу помочь с кроссвордами. Даже начала играть в шахматы, но это не помогало. Для Пушкина что Примак, что Мамедов, что Комова — все были одинаковы. И сами школьные будни текли мимо него, как облака, не задерживая внимания.

И Примак занялась общественной работой.

Она решила вместе с Ветровой выпускать литературный журнал и ради него просиживала у меня целые вечера, не замечая, что мешает, что мне не до бесед с ней, что у меня работа. Тактом эта девочка не отличалась, а ее преданность против воли требовала уважительного отношения.

Она развернула огромную оргработу, спрашивала, у кого какие пожелания, кто какой раздел журнала согласен вести, она приставала ко всем мальчикам, но больше всего — к Пушкину. Почему-то именно ему она поручила раздел «исторические анекдоты». Она пояснила мне, что физики — самые остроумные люди, а он, раз из семьи физиков да и сам будет физиком, сумеет найти остроумные материалы.

Сама Примак написала в первом номере журнала «Проба пера» статью под названием «Подайте, христа ради!».

«После продолжительных дебатов мы решили издавать литературный журнал. Быстренько разобрали все посты: редактора, зама и разных заведующих отделами, всего — четырнадцать человек, а потом разошлись. Успокоились. Окунулись в повседневность.

Но время неутомимо отсчитывало секунды, минуты, часы… «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке…» опять, опять… а ну иди отсюда… — Он принял такую позу, точно хотел треснуть меня портфелем по голове.

Я не отступала.

— Хочешь мороженого за… — я судорожно пересчитывала мелочь в кармане: — за девятнадцать копеек?

— По дешевке не купишь!

— Ну, ладно, за двадцать две копейки… — я мысленно прикинула, что уговорю скинуться ради журнала нескольких девочек.

— Чижик-пыжик… — вымогатель хочет уйти.

— Куда ты, ну хочешь мороженое за 28?

— Ну ладно, накидаю тебе строк 20. Деньги вперед!

Счастливая, я рассталась с одним из будущих авторов нашего журнала.

Итог: I. За неделю 78 копеек истрачено на мороженое для авторов (три штуки).

— Ой, девоньки, он на меня так посмотрел, так посмотрел, прямо мурашки по спине… — этот монолог произносила самая хорошенькая ученица 9-го класса, подстриженная под «киноактрису без волос».