Иммануил Кант - Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник)

Это предположение способности суждения, тем не менее, настолько неопределенно в том отношении, как далеко может простираться эта идеальная соразмерность природы с нашей познавательной способностью, что, если нам говорят, что более глубокое и разностороннее познание природы через наблюдение в конце концов должно наткнуться на такое разнообразие законов, которое ни один человеческий разум не может свести к одному принципу, мы бываем довольны и этим; хотя для нас бывает гораздо приятнее, когда другие дают нам надежду, что чем больше мы будем изучать природу в ее внутреннем строении или сравнивать с внешними, для нас теперь неизвестными членами, тем проще мы найдем ее в принципах, и тем более единой при кажущейся разнородности ее эмпирических законов, чем дальше пойдет наш опыт. Это заповедь нашей способности суждения – поступать по принципу соответствия природы с нашей познавательной способностью, пока это возможно, не решая при этом вопроса (ибо нет такой определяющей способности суждения, которая давала бы нам для этого такое правило), может ли это иметь где-либо свои границы или нет; хотя по отношению к рациональному применению нашей познавательной способности можно определить границы, но в эмпирической области никакое определение границ невозможно.

То, что в представлении объекта только субъективно, то есть создает его отношение к субъекту, а не к предмету, есть его и эстетическое свойство; но то, что служит или может быть употребляемо в нем для определения предмета (для познания), есть его логическая значимость. В познании предмета внешних чувств оба эти отношения появляются вместе. В чувственном представлении о вещи вне меня качество пространства, в котором мы ее созерцаем, есть только субъективное в моем представлении о ней (через что остается еще неопределенным, чем она могла бы быть как объект в себе), и в этом отношении предмет через это мыслится только как явление; но пространство, несмотря на его субъективные свойства, есть, тем не менее, составная часть познания вещей как явлений. Ощущение (здесь внешнее) точно так же выражает только нечто субъективное в наших представлениях о вещах вне нас, но собственно нечто материальное (реальное) в них (через что дается нечто как существующее), тогда как пространство есть только форма априори самой возможности их созерцания; и тем не менее оно употребляется для познания объектов вне нас.

Но то субъективное в представлении, что не может быть и составной частью познания , – это соединенное с ним удовольствие или неудовольствие , ибо через них я ничего не узнаю в предмете представления, хотя они и могут быть действием какого-либо познания. А целесообразность вещи, поскольку она представляется в восприятии, не есть свойство самого объекта (ибо такое не может быть воспринимаемо), хотя ее можно вывести из познания вещи. Целесообразность, следовательно, которая предшествует познанию объекта и которая даже как бы с ним непосредственно связана, хотя и не пользуется представлением о нем для познания, есть то субъективное, что не может быть элементом познания. Следовательно, иногда предмет можно называть целесообразным только потому, что его представление непосредственно связано с чувством удовольствия; само это представление есть эстетическое представление целесообразности.Спрашивается только, существует ли вообще такое представление целесообразности?

Если уже с простым восприятием (apprehensio) формы предмета созерцания, без отнесения его к понятию для определенного познания, соединяется удовольствие, то представление относится здесь не к объекту, а только к субъекту, и удовольствие не может выражать ничего другого, кроме соответствия представления с познавательными способностями, которые ведут свою игру в рефлектирующей способности суждения, и выражает, следовательно, только субъективную, формальную целесообразность объекта. Этого восприятия форм в воображении никогда не могло бы быть, если бы рефлектирующая способность суждения, даже непреднамеренно, не сравнивала их по крайней мере со своей способностью относить созерцание к понятиям. Если в этом сравнении воображение (как способность созерцаний априори) через данное представление не преднамеренно приводится в соответствие с рассудком как способностью понятий и через это возбуждается чувство удовольствия, то на этот предмет надо смотреть как на приспособленный к рефлектирующей способности суждения. Такое суждение есть эстетическое суждение о целесообразности объекта; оно не основывается ни на каком данном понятии о предмете и не создает ни одного из таких понятий. С представлением о предмете, форма которого (не нечто материальное в его представлении, как ощущение) в чистой рефлексии о ней (без расчетов на приобретаемое здесь понятие) рассматривается как основание удовольствия в представлении о таком объекте, это удовольствие мыслится как нечто необходимо соединенное; следовательно, оно имеет значение не только для субъекта, который воспринимает эту форму, но и для каждого, кто только высказывает о ней суждение вообще. Предмет тогда называется прекрасным, а способность высказывать суждение о таком удовольствии (следовательно, для всех) называется вкусом. Так как основа удовольствия полагается только в форме предмета для рефлексии вообще, значит, не в ощущении от предмета и вне отношения к тому понятию, которое имело бы какую-нибудь цель, то здесь дается только закономерность эмпирического применения способности суждения вообще (единство воображения с рассудком) в субъекте, которой соответствует представление об объекте в рефлексии, а условия этой рефлексии имеют всеобщее значение априори; а так как это соответствие предмета со способностью субъекта случайно, то оно производит представление о целесообразности только по отношению к познавательной способности субъекта.

Здесь то удовольствие, которое, как и всякое удовольствие или неудовольствие, когда они возбуждаются не через понятие свободы (то есть не через предшествующее определение высшей способности желания путем чистого разума), никогда не может быть усмотрено из понятий как нечто необходимо соединенное с представлением о предмете, а всегда должно быть познаваемо только через рефлектирующее восприятие как соединенное с ним; следовательно, как и все эмпирические суждения, такое суждение не приносит с собой объективной необходимости и не может иметь притязаний на значимость априори. Но суждение вкуса, как и всякое другое эмпирическое суждение, стремится иметь значение для каждого, и это всегда возможно, несмотря на его внутреннюю случайность. Нечто странное и своеобразное заключается только в том, что через суждение вкуса предполагается для каждого не эмпирическое понятие, но чувство удовольствия (следовательно, не понятие), как будто бы оно было предикатом, соединенным с познанием объекта, как нечто, что должно быть соединяемо с его представлением.