Иммануил Кант - Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник)

А этот принцип не может быть каким-либо другим, как только следующим: так как общие законы природы имеют свою основу в нашем рассудке и так как этот рассудок предписывает их природе (хотя только по общим понятиям о ней как о природе), то частные эмпирические законы по отношению к тому, что в них остается неопределенным через первые законы, должны быть рассматриваемы в таком единстве, как будто бы их дал рассудок (хотя и не наш) ради нашей познавательной способности, чтобы сделать возможной систему опыта по частным физическим законам. Но на это надо смотреть не так, как будто бы таким образом действительно следует допускать такой рассудок (ибо это только рефлектирующая способность суждений, для которой эта идея служит принципом ее рефлексии, а не определения), но так, что через это дается только сама способность, а не закон природы.

А так как понятие об объекте, поскольку оно вместе с тем заключает в себе и основу действительности этого объекта, называется целью , а соответствие вещи с тем свойством вещей, которое возможно только сообразно с целями, называется целесообразностью формы ее, то принцип способности суждения по отношению к форме вещей в природе под эмпирическими законами вообще есть целесообразность природы в ее разнообразии. То есть природа через это понятие представляется так, как будто бы основу единства разнообразия ее эмпирических законов заключает рассудок в себе.

Целесообразность природы есть, следовательно, особое понятие априори, которое имеет свое происхождение исключительно в рефлектирующей способности суждения.Продуктам природы нельзя приписывать отношение природы в них к каким-то целям, но этим понятием пользуются только для того, чтобы размышлять о них по отношению к соединению явлений в природе, которое дано по эмпирическим законам. Но это понятие совершенно отличается от практической целесообразности (человеческого искусства или нравственности), хотя оно и мыслится по аналогии с ним.

Трансцендентальный принцип есть тот, через который представляется общее условие априори, когда только под этим условием вещи и могут быть объектами нашего познания вообще. Но принцип называется метафизическим, если он представляет условие априори, под которым только объекты, понятие о которых должно быть дано эмпирически, далее могут быть определяемы априори. Так, принцип познания тел как субстанций и как изменяемых субстанций трансцендентален, если этим говорится, что их изменение должно иметь причину; но это метафизический принцип, если этим говорится, что их изменение должно иметь внешнюю причину; в первом случае, чтобы познать суждение априори, надо мыслить тела только путем онтологических предикатов (чистых – рассудочных понятий), например как субстанцию, а во втором надо полагать в основу этого суждения эмпирическое понятие тела (как подвижной вещи в пространстве) и тогда можно видеть вполне априори, что телу присущ и последний предикат (движения только через внешнюю причину). Таким образом, как я тотчас же и укажу, принцип целесообразности природы (в разнообразии ее эмпирических законов) есть трансцендентальный принцип. Понятие об объектах, поскольку они мыслятся как стоящие под этим принципом, есть только чистое понятие о предметах возможного опытного познания вообще и не заключает в себе ничего эмпирического. Но принцип практической целесообразности, который надо мыслить в идее определения свободной воли, есть метафизический принцип, ибо понятие о способности желания как воле должно быть дано эмпирически (оно не относится к трансцендентальным предикатам). Оба эти принципа все-таки не эмпирические, а принципы априори, ибо для соединения предиката эмпирическим понятием о субъекте их суждения мы уже не нуждаемся в дальнейшем опыте, но это соединение может быть усмотрено совершенно априори.

То, что понятие о целесообразности природы относится к трансцендентальным принципам, можно достаточно видеть из тех максим способности суждения, которые априори полагаются в основу исследования природы и которые все-таки ни к чему не имеют отношения, кроме возможности опыта, а значит, познания природы, но не как природы вообще, а как природы, определяемой через разнообразие частных законов. Они появляются – как сентенции метафизической мудрости по поводу некоторых правил, необходимость которых нельзя доказать из понятий, – на протяжении этой науки довольно часто, но только в разбросанном виде. «Природа идет кратчайшей дорогой (lex parsimoniae [46]); она не делает скачков ни в своих изменениях, ни в сопоставлении специфически различных форм (lex continui in natura [47]), ее великое разнообразие в эмпирических законах есть как бы единство под немногими принципами (principia praeter necessitatem non sunt multiplicanda [48])» – и многое другое.

Но если хотят указать происхождение этих основоположений и пытаются найти их на логической дороге, то это совершенно противно их смыслу. Они не говорят, что совершается, то есть по каким принципам наши силы познания действительно ведут свою игру и каким образом люди обыкновенно судят, но только то, каким образом должно судить; и тогда, если только эти принципы чисто эмпирические, этой логической объективной необходимости не бывает. Следовательно, целесообразность природы для нашей познавательной способности и для ее применения, которая очевидно отсюда возникает, есть трансцендентальный принцип суждения и, следовательно, нуждается в трансцендентальной дедукции, в силу которой основание для того, чтобы судить так, надо искать в источниках познания априори.

Мы прежде всего в основаниях возможности опыта находим нечто необходимое, а именно общие законы, без которых нельзя мыслить природу вообще(как предмет внешних чувств); эти законы основываются на категориях в применении к формальным условиям всякого возможного для нас созерцания, поскольку и оно тоже дано априори. Под этими законами способность суждения становится определяющей, ибо она не имеет иных оснований, кроме подведения под данные законы. Например, рассудок говорит: всякое изменение имеет свою причину (общий закон природы); трансцендентальная способность суждения должна здесь только указать условия подведения под данное рассудочное понятие априори; а это и есть последовательность определений одной и той же вещи. Для природы вообще (как для предмета возможного опыта) этот закон познается как безусловно необходимый. Предметы эмпирического познания, кроме этого формального условия времени, определяются или, поскольку можно судить априори, определимы еще некоторыми способами, так что специфически различные природы, кроме того, что они могут иметь общего как относящиеся к природе вообще, могут быть причинами еще бесконечно разнообразными способами, и каждый из этих способов должен (по понятию причины вообще) иметь свое правило, а это правило есть закон, и, значит, оно вводит с собой необходимость, хотя мы, по свойствам ограниченности нашей познавательной способности, и не усматриваем этой необходимости. Следовательно, в природе, только по отношению к ее эмпирическим законам, мы должны мыслить себе возможность бесконечно разнообразных эмпирических законов, которые для нашего усмотрения совершенно случайны (априори не могут быть познаваемы) и по отношению к которым мы смотрим на природу по эмпирическим законам, а на возможность единства опыта (как системы по эмпирическим законам) – как на нечто случайное. Но так как необходимо предполагать и признавать такое единство, ибо иначе не может быть сплошного соединения эмпирического познания в целое опыта, ввиду того, что общие законы природы, хотя они и дают такое соединение для данного рода, как вещей природы вообще, не дают его специфически, как именно для таких сущностей природы, – то способность суждения для своего собственного применения априори должна признать как принцип, что случайное для человеческого усмотрения иметь в частных (эмпирических) законах природы, хотя и непостигаемое для нас, но мыслимое закономерное единство в соединении его разнообразного в опыте, возможном в себе. Следовательно, так как нечто, правда, соответствующее необходимому стремлению (потребности) рассудка, но вместе с тем в себе случайное, представляется нам как целесообразность объекта (здесь природы), – то способность суждения, которая по отношению к вещам под возможными (еще не открытыми) эмпирическими законами бывает только рефлектирующей, для нашей познавательной способности должна мыслить природу по принципу целесообразности, который и выражается в вышеуказанных максимах способности суждения. Это трансцендентальное понятие о целесообразности природы – и не понятие природы, и не понятие свободы, ибо оно ничего не придает объекту (в природе), но только указывает тот единственный способ, как в рефлексии мы должны поступать с предметами природы в интересах сплошь соединенного опыта, то есть субъективный принцип (максиму) способности суждения. Поэтому мы всегда бываем рады счастливому для нашего стремления случаю, радуемся (собственно, освобождаемся от потребности), когда встречаем такое систематическое единство под чисто эмпирическими законами; и мы необходимо должны допустить, что такое единство действительно существует, хотя бы мы не могли усмотреть и доказать этого.