Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

Поодаль в темноте, в слепой, ожесточенной драке мечутся тени. Слышны удары, приглушенные проклятия, стоны — и из этого шума вдруг вырывается высокий, испуганный, сотрясаемый рыданиями вопль:

— Люди-и-и!

— Пустите меня! Отец! Папа! — Это отчаянно кричит Ромек.

Агнешка вырывается из рук Стаха, готовая броситься навстречу этим жалобным призывам о помощи. Стах удерживает ее и толкает, едва не опрокидывая, на мотоцикл.

— Скорее!

— Их надо спасти!

— Сумасшедшая! Садись же!

Дружно взревели моторы двух мотоциклов. Два пучка света. Подскакивают от рывка головы Изы и Толека. Клубок человеческих тел, словно оживший ком пепла, катится к озеру. Вот уже готов устремиться вперед и второй мотоцикл — Агнешка никак не может пристроить несессер. Внезапно молнией мелькает мысль: «Колумб»! Ее кораблик, подвешенный к лампе.

— Остановись.

— Только побыстрее!

Агнешка соскальзывает с седла, теряет равновесие, чуть не падает и слышит, как, тормозя, выругался Стах. Кто-то поддерживает ее и поворачивает к себе лицом. Кто — она почувствовала секундой раньше, чем узнала.

— Ну иди же! — со злостью подгоняет Стах.

Он оглянулся и на миг замер. У Агнешки нет сил ни ответить ему, ни шевельнуться. Проходит несколько секунд, долгих, словно бесконечный мучительный сон, когда никак не можешь проснуться. Потом пронзительное завывание мотора, дрожащий сноп света над дорожкой и гневный возглас:

— Ты сама этого хотела!

Уехал. Черный силуэт, окутанный ревом и рычанием, вспарывает темноту ослепительно-ярким лучом и исчезает в ночи. Еще какое-то время скользит по крышам и кронам деревьев слабый отсвет, но и он постепенно тает.

Балч нагибается, поднимает упавший несессер и через окно закидывает его в Агнешкину комнату.

— Чего ж вы не убежали с этим мальчиком? — тихо, тепло, почти задушевно спрашивает он. — Я ведь вас не удерживал, а мальчик просил.

Ошеломленная Агнешка не понимает ни его слов, ни того, что произошло. Постепенно в воспаленном мозгу проясняются воспоминания, образы.

— Там… их потащили к воде… убивают… — И с криком, с отчаянием: — Сделайте же что-нибудь!

Балч, склонив голову набок, беззвучно смеется.

— Совесть заговорила. А ведь чуть было не прозевала.

— Вы слышите? Дерутся. Спасите их! Запретите!

— Не нужно. Не убивают — не убьют. Сердце стучит ровно. Пульс в норме.

— Чудовище!

— И вы это говорите. Браво. Учительница по призванию. Трудный пост почетен. Вот именно. Забудем о войне, завтра будет лучше. Превосходно. Вы показали, как это делается. С этим Колумбом на мотоцикле. Сначала прогулочка на пляж, один на один, а потом деру. Мальчишка — черт с ним. Но вы… Некрасиво, пани Жванец. Стыдно. Одно только могу сказать: танцуете вы, как балерина.

Под градом насмешек замешательство Агнешки сменяется гневом.

— А вы? А вы что? — торопливо, захлебываясь от возбуждения, говорит она. — Какое вы имеете право меня обвинять, оскорблять? Меня и моих гостей. Во что вы превратили школу? В притон. Во что вы превратили людей? Это же сброд. Ни одного своего обещания вы не сдержали, ни одного! Ах да, вы представили меня родителям, спасибо. Вы меня считаете полной идиоткой. Занятия с девяти утра — о боже! Школьная инспекция! Неужели вы думаете, что после такой вашей агитации и после всего, что было, в эту ш к о л у придет хоть один ребенок?

Балч выслушивает ее резкие нападки с явным удовольствием, но, когда она высказывает свои сомнения, живо возражает:

— Будет школа, и дети будут. А вам советую отдохнуть после… танцев. Вы идете к себе? Проводить вас? Каким путем? Через бальный зал? Через окно? Через мою квартиру?

— Оставьте меня в покое.

— Как хотите.

Балч поворачивается и идет в глубь двора. Там он останавливается, прислушивается. Со стороны озера приближается, нарастает топот, заглушаемый взрывами смеха, протяжными победными выкриками, откровенно хвастливыми восклицаниями. Завершив расправу и получив полное удовлетворение, герои были бы не прочь еще повеселиться в спокойной обстановке. Но, заметив Балча, они умолкают, замедляют шаги. Балч неподвижно стоит возле доски объявлений, с которой свисают обрывки разорванной афиши. Через открытую дверь падают отсветы колеблющегося пламени свечей, но они не достигают идущих. Люди рассыпаются в стороны, пытаясь проскользнуть краем тени, обойти Балча.

— Стой!

Шум шагов стихает, слышно тяжелое, прерывистое дыхание.

— Вечер кончился. Разойтись.

Перешептывание, ропот, гул недовольства. Балч сует руку в карман, делает шаг вперед. Шуршит трава под ногами самых трусливых; остальные расходятся медленно, лениво, делая вид, что поступают так по своей доброй воле. И только одна фигура упорно раскачивается перед Балчем, что-то мурлыча под нос.

— Варденга, ко мне!

— В чем дело? Спокойно, начальник. Я не из твоих ветеранов. Я молодая гвардия.

Однако — го ли со страху, то ли из духа противоречия — Варденга поворачивается и уходит, продолжая фальшиво напевать.

— Ты не очень-то храбрись, Балч! — выкрикивает кто-то из темноты, отступив на безопасное расстояние.

— Это ты мне завтра повторишь, можешь не сомневаться, — не повышая голоса, отвечает Балч, презрительно сплюнув. Он не уходит — видно, чего-то ждет. Пусто. Балч сдирает с доски обрывки афиши и, скомкав, сует их в карман. И ждет. Наконец на дорожке, ведущей к дому Зависляка, раздается легкий шорох — там осторожно крадется человек.

— Семен?

— Я, комен… — глухо раздается в ответ.

— Возьми у меня новую лампочку и принеси сюда. Живо.

Даже не взглянув на Агнешку, которая по-прежнему стоит, опершись на перила крыльца, Балч входит в зал. Колеблющиеся на сквозняке тени и отблески свечей скользят по обломкам недавнего великолепия. В углах кучами громоздятся изорванные бумажные фестоны, стулья перевернуты, под ногами хрустит битое стекло. Януарий, бормоча проклятия, собирает уцелевшие пустые бутылки. Лёда Пшивлоцкая, пристроив ящик стола на доске разбитого буфета, считает деньги. На возвышении для оркестра присел загуркинский Прокоп. Уперев подбородок в свой аккордеон и закрыв глаза, он, как в трансе, растягивает меха, извлекая из инструмента однообразную протяжную мелодию. Возле него лежит на спине Юзек Оконь, накрытый контрабасом, и храпит.

— Прекрати! — толкает Балч Прокопа в плечо. — И сматывайся отсюда.

Он сам подхватывает Юзека Оконя, взваливает его на плечо, выносит на крыльцо и через перила опускает на землю. Потом возвращается в комнату.

— Балч, — поднимает голову Пшивлоцкая. — Денег не хватает.

— Так я и думал.

— Ты же сам видел. Толчея, темнота, суматоха…

— Я делал что мог, — вмешивается Януарий. — Лёда подтвердит.