Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

Агнешка выходит во двор. Холодно. Легкий утренний морозец затянул землю и заборы голубоватой дымкой. Будет хорошая погода. Пусто и тихо, поселок еще спит. Агнешке это кажется странным. Эта тишина и покой, это равнодушие как-то несовместимы с такими важными ее заботами. Агнешка сворачивает за угол флигеля и осторожно прислушивается у дверей, ведущих в квартиру Балча. И сама перед собой притворяется, что остановилась здесь невзначай и ни о чем это не говорит. Продолжая себя обманывать, она делает шаг вперед и дергает ручку. Но дверь заперта. Зато скрипнула другая дверь в сенях соседнего дома Зависляков и Пшивлоцкой, и Агнешка вздрогнула, словно ее застали на месте преступления. И тут она замечает на покрытой инеем площадке возле сарая свежие темные следы шин. Из сеней выходит Павлинка, обеими руками обхватив лохань с мокрым бельем.

— Вы солтыса ищете? — догадывается она. — Солтыс теперь далеко, наверно, еще с ночи уехал.

— А Семен?

— Ох, Семен! — с глубоким состраданием машет Павлинка рукой. — Ну и ночку он провел, господи боже мой! Только-только у меня позавтракал, а сейчас, может, прилег где-нибудь поспать. Помогите мне, золотце мое, веревку привязать.

Они натягивают веревку между двумя яблоньками, развешивают выстиранное детское бельишко.

— Рано вы сегодня поднялись…

— Ах, Павлинка, я так волнуюсь, так волнуюсь…

— Да чего там! Утрясется все помаленьку.

— Злятся хозяйки… Сама не знаю почему…

— Так это ж бабы. Погогочут, пострекочут и перестанут. По себе знаю.

— Какая ты славная, Павлинка. Спасибо тебе за астры.

— За какие астры?

— За те, что в классе, на столе.

— Первый раз слышу. — Павлинка всплескивает руками. — Вот видишь, нашлись люди, которым ты пришлась по душе.

Она повесила на веревку последнюю рубашонку, выплеснула из лохани остатки воды.

— Идемте ко мне завтракать, раз уж поднялись.

— Еще детей разбужу или пану Зависляку помешаю…

— Да что вы! Януарий до самых морозов, а когда и всю зиму в замке ночует, в этой своей… берлоге. А ребятишки давно повскакали. Неспокойная нынче была у нас ночь.

— Павлинка, ведь ты своих детей пошлешь в школу?

— А как же! Я уж всех вымыла, одела, накормила — так они ко мне приставали. А сейчас их Януарий в сад позвал. Полетели все, и Флокс ваш с ними, как же иначе. Никогда их возле меня нету, такая уж моя доля. Вечно этот Януарий что-нибудь придумает.

Постепенно, слушая беззлобные сетования Павлинки, Агнешка успокаивается. И всегда опрятный — при стольких-то детях! — Павлинкин дом действует успокаивающе. И почти-Гелька, сладко посапывающая в своей коляске с соской во рту. Но главное, конечно, сама Павлинка, ее добрые глаза, спокойные движения, полные руки, мягкие и крепкие, — они чуть вздрагивают, когда она режет хлеб. А как Павлинка кладет ломти на тарелку — каждый на миг задержит в воздухе, словно для того, чтобы взвесить, и только потом опускает особым, с виду сердитым движением; но она не сердится, это просто хозяйская сноровка. А неторопливость Павлинки: она не копается, а делает все размеренно и аккуратно. И это тоже успокаивает. Быть может, этот важный в Агнешкиной жизни день окажется удачным. Быть может, все-таки произойдет чудо.

Легкая тень надежды, правда, не уменьшает возбуждения, но направляет его по верному руслу. Как я выгляжу! — пугается Агнешка. Пора подумать о том, чтобы и самой предстать не в худшем виде. Она спешит к себе: надо наконец привести себя в порядок — и натыкается на Коздроневу. Та с плетеной корзинкой и мотыгой в руках, сокращая путь, напрямик пересекает двор. Агнешка даже себе не любит признаваться, что еще с детства немного суеверна. Ей не нравится пустая корзина в руках этой женщины, которая вчера проявила к ней такую неприязнь. Как бы она еще дорогу не перешла — необходимо ее опередить. Агнешка ускоряет шаги и, набравшись храбрости, заговаривает первая:

— Доброе утро, пани Коздронева. Поздно вы в этом году картошку копаете…

Та даже не взглянула, даже не приостановилась. Тогда Агнешка забегает вперед и с отчаянием атакует женщину с фронта:

— Ваша дочурка придет в школу? Как зовут вашу малышку?

Коздроневой пришлось-таки остановиться. Она стоит прямо перед Агнешкой и подымает на нее угрюмые совиные глаза, которые оказываются моложе запавших над беззубыми деснами узких губ, опутанных сетью ранних морщин. Она беззвучно шевелит губами и, не то сердито, не то с удивлением пожав плечами, идет дальше и все-таки пересекает Агнешке дорогу.

При виде школьной комнаты к Агнешке возвращается хорошее настроение. Теперь она уже внимательнее осматривает приведенный в порядок класс. От парт и стола еще исходит свежий лесной запах. На доске так и хочется что-нибудь написать, а под доской, в мисочке, мел и мокрая тряпка. Астры не от Павлинки! А ты, старенький глобус? Агнешка прикасается ладонью к истертому, облупившемуся шару и, невольно загадав желание, дотрагивается пальцем до вертящейся поверхности. Шар наконец останавливается, а палец попадает на восточное побережье Черного моря. Да, и это возможно, и это когда-нибудь случится… Со Ста-хом? Агнешка подходит к доске, берет мел и пишет 1 + 1 = ? Она не знает точно, чему это равняется. Она ловит себя на нелепой мысли, что, если их со Стахом прибавить друг к другу, в сумме получится единица. Нужно поблагодарить Семена за такую огромную работу, за бессонную ночь. Только ли его? Неужели надо отогнать возникшее чувство благодарности — несмотря ни на что? Агнешке становится грустно. К чему парты, если они останутся пустыми? А может быть?..

Время тянется немилосердно медленно. Агнешка успела одеться, причесаться, подкрасить губы — а еще только половина восьмого. В поселке подозрительно тихо. Наверно, все отправились копать эту позднюю картошку. А дети? Агнешке хочется пробежать по деревне, звать, стучать в каждую избу, во все двери и окна. Хочется бить в гонг — и в тот, что на берегу озера, и в другой, на дворе, возле доски объявлений. Но она этого не сделает, она будет ждать. И еще раз обдумает план урока. Но строчки в тетради пляшут перед глазами. Нужно сосредоточиться, взять себя в руки. Агнешка достает свою книгу плюсов и минусов и вносит на текущий моральный счет итоги старых и самых последних самонаблюдений. Возле неизбежного пункта З. Б. карандаш замирает. Нет, так ждать не годится. И Агнешка выходит во двор, на дорогу, оглядывается, прислушивается. Почему не идут дети? Где хотя бы Павлинкины ребятишки? Ах, шум детских голосов на этой дороге был бы для нее прекраснейшей музыкой. Увы, пусто. Только магазин уже открыт. Она зайдет и спросит. О чем? О ком? Все равно. Лишь бы сократить время ожидания. Смутная надежда кого-то застать там, встретить сбывается лишь наполовину. Возле прилавка, за которым хозяйничает сама Пшивлоцкая в отутюженном, накрахмаленном белом халате, стоит Семен и прямо из бутылки потягивает пиво. Увидев Агнешку, он поспешно отводит глаза и в ответ на ее приветствие бормочет что-то невразумительное. Выждав несколько тщательно отмеренных секунд, Лёда, только на мгновение подняв глаза от весов, звонко и холодно произносит: