Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

Сбитый с толку Мигдальский принимает официальный вид.

Разговор обрывается, потому что Зависляк приносит графин и рюмки, ставит все на подоконник, кладет рядом ключ и, сгорбившись, молча бредет к своей грядке.

— Отправляйся-ка, Януарий, куда-нибудь в другое место копаться, — отсылает его Балч и разливает водку по рюмкам. Они пьют. Мигдальский лихо крякает, стряхивая капли на пол.

— Вы избили троих из Хробжиц. Кондера лежит с телесными повреждениями.

— Он пожаловался? Протокол составили?

— Нет.

— Значит, можем выпить. По второй.

— Давай. Ваше здоровьице. — Мигдальский поморщился, вытер рукавом рот. — Ты мне, Балч, зубы не заговаривай. Что за драка была?

— Чепуха. Сообщи в газету — заплатят. Кто это выдумал?

— Нашлись люди. Так что лучше не отпирайся. Я тебя знаю, Балч. Я тебя знаю.

Балч посерьезнел, молча налил еще по рюмочке.

— Знаешь что, Мигдальский? Если ты мне не веришь, спроси эту… — Он мотнул подбородком туда, где гудели детские голоса.

— Учительницу? Верно, ты прав. Приятная особа.

— Понравилась?

— Уж мне сто лет в обед, а и то могу сказать.

— Ну так вот. Ищи правды в чистом источнике.

В классе продолжается урок. Дети хором декламируют выученную строфу. До этого, видимо, были сделаны некоторые дополнительные разъяснения, потому что доска исписана отдельными словами и выражениями. В самом низу кривыми, неумелыми буквами выведено: «До конца света», но слово «конца» перечеркнуто, и над ним написано «края».

— Элька, подойди к глобусу, — обращается Агнешка к старшей Павлинкиной дочке. — Теперь ты учительница. Расскажи нам своими словами про все, о чем мы здесь говорили. Громко, смело, выразительно, чтобы мы могли понять и запомнить.

— У света, то есть у мира, нет конца, — начинает Элька хрипловатым голоском, — потому что он круглый. Писательница это просто так сказала, для чувствительности. Наш мир называется землей. Она тоже круглая.

— Хорошо. Теперь ты, Томек. Поэтесса говорит обо всем земном шаре в целом?

— Нет, не только. Она потом говорит о своей родной земле.

— Хорошо. Теперь ты, Марьянек. Как называется твоя родная земля?

— Хробжички, — не задумываясь, отвечает малыш.

Из общего звонкого смеха вдруг вырывается дерзкий голос:

— В Хробжичках сброд со всего света.

— Неправда! — кричит в ответ Томек Зависляк.

— Правда. Мой папа знает.

— Почему ты так говоришь? — Агнешка подходит к буяну. — Ты сам-то откуда?

— Из-под Бялосоли. Папа говорит, у нас там все свои, начиная с деда прадеда.

— На каком языке твой папа говорит? И ты сам? На каком?

— Мы, как все, как же еще говорить.

— Значит, по-какому?

— Ну, по-нашему, по-польски.

— А в Хробжичках как говорят?

— Так же.

— А в Хробжицах?

— Тоже.

Агнешка подходит к передним партам.

— Скажи, Тотек, как люди называют свою родную землю?

Тотек, отмахиваясь от назойливых и ненужных подсказок, встает и серьезно заявляет:

— Вообще каждый человек говорит про свою страну — родина. Наша родина называется Польшей.

Гости, не переставая улыбаться, делают Агнешке знаки, подымаются и на цыпочках крадутся к выходу. Агнешка, сообразив, в чем дело, велит ребятам встать, но веселый инспектор не допускает никаких церемоний.

— Хорошо, хорошо, дети, — говорит он уже с порога, — до свидания. А вас, — обращается он к Агнешке, — мы попросим выйти на минуточку.

— Ребята, займитесь пока глобусом, — командует Агнешка. — Томек, следи за порядком, я сейчас вернусь.

Агнешка, всю свою жизнь прожив в коллективе, безошибочно угадывает оттенки и колебания чужих настроений. Она чувствует, что урок понравился, и теперь, когда все удалось как нельзя лучше и от страха не осталось и следа, ей почти жаль, что гости уже стоят возле своего странного экипажа, собираясь прощаться и уезжать. Теперь ей бы хотелось с ними обо всем, обо всем поговорить. Ну, не совсем обо всем, сдерживает она нахлынувшие чувства. Даже Флокса они не видели, жаль. Даже угостить она их ничем не могла, не сумела принять как следует. Ну и хорошо. Пусть видят. У нее у самой ничего нет. Главное — создать новый, честный стиль жизни и работы. Ах, как есть хочется! Видно, завтрак у Павлинки, отравленный волнениями, впрок не пошел. Этот весельчак Икс, хоть и не признается, тоже, наверно, не прочь бы чего-нибудь перекусить. Пани Игрек — та нет; она, верно, вообще не ест. А Елкин-Палкин? Не от скрытой ли обиды появилось у него на лице странное выражение, задумчивое и хмурое, что на него совсем не похоже? А может, ему одному не понравился ее урок? Вот сколько практичных и здравых мыслей сразу приходит Агнешке в голову за короткую минуту прощания. Но тут инспектор переходит к подведению итогов:

— Поздравляю вас, коллега. Но не переоцениваете ли вы умственное развитие детей? Мне показалось, вы рассматриваете их как бы на вырост, словно равноправных партнеров… впрочем, глупости, не в этом дело. Задача у вас, безусловно, нелегкая. Но вы справитесь. Не сомневаюсь, что все уляжется, утрясется. Мы должны быть оптимистами…

Инспектор, наверно, говорил бы еще дольше, но поскольку он одновременно смахивал скомканными заметками пыль с башмака, балансируя на одной ноге, то потерял и нить своей речи, и равновесие. Пошатнувшись, он в поисках опоры хватается за плечо сухопарой инспектрисы, с носа которой от толчка сваливается и повисает на цепочке старомодное пенсне, и все видят ее беззащитные глаза.

— Что с вами, коллега? — Она протирает стекла, водружает пенсне на нос и снова становится официальной и сухой. — Товарищ Жванец. Я учитываю трудности и особое, я бы сказала, нетипичное сочетание среды и условий. В таких обстоятельствах смелая импровизация на уроке, безусловно, свидетельствует о вашем таланте, а также о дидактической интуиции. Тем не менее я хочу обратить ваше внимание на некоторые пробелы. Слишком мало было на уроке, если можно так выразиться, боевых установок. Стишок, например, не отразил основных преобразований…

— Это Конопницкая, — перебивает ее Агнешка.

— Это моя молодость, детка, — на миг задумавшись, отвечает ей инспектриса неузнаваемым мягким голосом. — Я и сама словно помолодела. Спасибо вам. Мне очень понравился этот урок, да, да.

Неожиданно она подходит к Агнешке, обнимает ее и целует в щеку.

— Как я счастлива… — шепчет Агнешка. И вдруг подмечает задумчивый и потухший взгляд Елкина-Палкина. Это ее пугает. — Только вы один почему-то молчите… — напрямик атакует она его, чтобы избавиться от своей неуверенности. — Вам не понравилось?

Елкин-Палкин переводит взгляд на солтыса и милиционера, появившихся из-за угла дома. И медлит с ответом.

— Нет, напротив. Все было хорошо. Мне очень понравилось.