Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

— Что ты здесь делаешь?

— Я жду второго урока.

— Второго урока не будет. Ты ж видишь. Иди, Тотек, иди!

Агнешка собирает со стола свои бумаги, мелочи, машинально поглаживает пушистые головки астр. К себе в комнату она попадает настолько ослабевшей и ко всему безразличной, что даже не в состоянии затворить за собою дверь. Прежде чем тяжело опуститься на стул, она коснулась свисающего с лампы кораблика. С неприязнью, брезгливо. Что делать? Что теперь делать? Значит, такой оказалась эта помощь. Скользкая, холодная обложка альбома под ее бессильно упавшей ладонью. Кшись. Учила бы я тебя, братишка, тебя одного. Легкий шум в дверях — Флокс неуклюже взбирается к ней на колени. Не утешай меня, песик, не стоит. Были мы с тобой счастливы, но то время быстро миновало и не воротится.

— С кем вы разговариваете? — слышит Агнешка у себя за спиной голос Марьянека. — О, мальчик! — Он замечает фотографию в раскрытом альбоме. — Что это за мальчик?

— Мой братишка, Кшись. Он похож на тебя.

— А где он? А он большой?

— Он уже никогда не будет большой.

— Почему?

— Послушай, Марьянек, — меняет тему Агнешка. — Мне за вас сегодня было стыдно. Почему вы пришли такие замызганные? Что случилось?

— А это нас дядя утром повел собирать мак, — что-то припоминая, морщится Марьянек; кажется, он вот-вот заплачет.

— Какой дядя?

— Настоящий. Дядя Януарий. И не хотел пускать в школу. А Элька убежала, и мы за ней. А дядя гнался за нами до самого дома. А мамочка нас защитила, и дядя взял ее да и побил.

— Ты, наверно, выдумываешь.

— Честно! — клянется Марьянек и грязным кулачком бьет себя в грудь. — Я не врун.

— Что же мне делать, Марьянек? — жалуется Агнешка. — Скажи, что мне делать?..

— Сделайте мне гномика.

— Хорошо! — соглашается Агнешка, немного подумав, словно воодушевленная какой-то новой, животворной идеей. — Приходи завтра в школу, гномик будет тебя ждать.

— Приду, — с готовностью заверяет Марьянек. — И Элька, и Томек, мы все придем.

Океан пустого времени. Секунды, минуты, часы пустого времени. Никакая работа, никакие занятия не могут заполнить пустоты. Время тогда становится пустым, когда ты сомневаешься, есть ли в нем смысл и цель. Гномик для Марьянека, десять, сто гномиков для Марьянека, и что же дальше. Флокс, прогулки с Флоксом, а люди подымают головы над бороздами, женщины, забыв на минуту про картошку, тяжело опираются о мотыги, а потом с еще большим рвением берутся за работу. С каким удовольствием она схватила бы такую мотыгу, корзинку, пригоршнями обирала бы картошку с засохших, терпко пахнущих корневищ; эта работа ей знакома, кожа ее рук помнит землю, помнит, как земля, подсыхая, приятно щекотала кончики пальцев. Но ее не примут. Они отвернутся от нее, засмеют. Или прогонят. Есть еще барьеры между людьми, их до сих пор не смогли уничтожить никакие законы о равенстве. Что же дальше? Агнешка отказалась пообедать у Павлинки, она не голодна, может быть, попозже выпьет молока с хлебом. Она распаковала привезенные узлы, мешок с книгами и разными мелочами, предусмотрительно захваченными для занятий. Можно начинать, если б было с кем. Все это Агнешка разложила по разным углам, у стен, потом не известно чего испугавшись, снова сгребла в одну кучу. Самые важные вещи она побросала в чемодан, но вдруг передумала, так и оставила чемодан открытым посреди комнаты. Что делать, что же дальше? Она будет ходить из дома в дом, будет расспрашивать, уговаривать, просить, настаивать. Ведь этот неслыханный бойкот противоречит здравому смыслу, противоречит закону. Противоречит закону. Балч, этот Балч. Она все время видит его в окно. И слышит через дверь, как он мечется у себя, как стремительно, с грохотом, быть может нарочно, натыкается на мебель. Он повсюду — в доме и во дворе; раздражающим, беспокойным его присутствием заполнено все вокруг. И эта отвратительная веревка снова висит у него на плече. В полдень из канцелярии через несколько комнат доносится до Агнешки его яростная брань — он долго кричал на тех, кто вчера затеял драку. Вопли перемежались глухими, гулкими, безмолвными паузами. Может быть, он бил их. Агнешка убежала из дому, целый час бродила возле своего залива, все время боясь кого-нибудь встретить.

Он кружит около нее, подстерегает. Шум шагов за дверью внезапно стихает, и Агнешке кажется, что она слышит его учащенное дыхание у двери. Хотя нет, вон за окном промелькнул его злой профиль. Нет-нет, он снова вышагивает по комнате. Он одновременно повсюду. Это невыносимо. Что же дальше? В голове пустота. Хоть бы скорее наступила ночь, тишина, можно будет сосредоточиться. Под вечер Агнешке удается выскользнуть во двор за водой. Никого. Нет, сразу она к себе не вернется. Она должна любой ценой, хотя бы на несколько минут, освободиться от гнета обуревающих ее мрачных мыслей. Как это их учили? Мы го-о-оры покоряем… Спорт, гимнастика, побольше двигаться. Хоть бы найти какую-нибудь лодку — но каждая лодка привязана цепью с замком. Жаль, что Павлинка сняла все белье. Пустая веревка слегка покачивается между двумя яблоньками. До чего же отвратительно, отвратительно ходить с веревкой через плечо. Живодер. Ковбой. Гордец. Воображала. Агнешке самой пока не ясно, для чего она отвязывает веревку от яблонь и сворачивает ее. Никто не смотрит, никто не видит. А вот и дорога, по которой она шла в первый раз, с ним — так недавно, так безумно давно. Никогда, даже в мыслях, она не назовет его по имени. И имя-то у него такое же грубоватое, с претензией, как и он сам. Да и фамилию ей бы хотелось забыть, никогда не знать, не произносить. Смешное и мерзкое, наглое имя, такое же, как и он сам. Цирковые трюки с веревкой. Где он этому обучался? Если б им пришлось помериться силой, уж она бы положила его на обе лопатки. И била бы, била кулаками — ах, не по лицу, как он Семена и, наверно, тех пьянчуг сегодня, — нет, она била бы его по массивному, крепко сбитому торсу, по сильным и прямым плечам за хробжицких мужиков, за самогон, за Семена и больше всего за сегодняшнюю обиду, за этот обман с детьми, который не забыть и не исправить. На конце веревки нужно сделать петлю. Она сравняется с ним в любой области, догонит его во всем, одолеет его. Значит — Агнешку внезапно удивляют собственные мысли, — несмотря ни на что, она решается остаться здесь? Столь однозначно поставленный вопрос приводит ее в смущение. Там видно будет. Может, что-нибудь произойдет. Что?

На этой мрачной поляне в тополиной роще, устланной хмелем и ежевикой, никто ее не найдет, не увидит. Урочище. Посреди поляны сломанное дерево, на этом алтаре — собачья мука и человеческая жестокость. Весьма подходящее место для осуществления мстительных замыслов. Агнешка замахивается, подражая Балчу, и пытается набросить петлю на сломанный ствол. Мимо. Еще раз. Мимо. Агнешка закусывает губу, как всегда в трудные минуты. Она повторяет попытку еще раз с отчаянным упорством и все сильнее разгорающейся страстью. И все так же безуспешно.