Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

— На своего… на нашего… как ты мог, Балч?.. Нельзя, Балч, нельзя, нельзя…

— Выйдите отсюда, — говорит совсем тихо Балч. К поворачивается к Зависляку и Агнешке: — И вы тоже. Все.

Семен подбегает к Агнешке, хватает ее под руку, выводит, но, чувствуя, что она сопротивляется, берет ее за плечи и почти выталкивает. Она слышит за спиной нестройное шарканье. Люди уходят неохотно, медлят, останавливаются.

— Быстрее! — подгоняет Балч. — Я сам кончу этот бал. Уходите, уходите подальше!

Откуда это слышится его голос? Агнешка поворачивается, но ей некогда всматриваться, потому что Семен силой, задыхаясь от спешки, тащит ее к двери. На пороге она упирается, оглядывается: в редких просветах между головами уже бегущих, удирающих людей она видит Балча около белого шкафа.

— Балч! Зенон!

Он посмотрел на нее, откликнулся:

— Сейчас кончу.

Уже все добежали до двери, а Семен тащит Агнешку все дальше и наконец останавливается. Повернувшись назад, кричит в открытую дверь:

— Комендант! Комендант!

Но одновременно раздается куда более пронзительный безумный крик Януария:

— Исусе!.. Там мои…

И, оборвав крик, кинулся назад. Самые храбрые, те, что отбежали недалеко, бросились к двери, в том числе и Агнешка, едва Семен отпустил ее: теперь обе комнаты просматриваются насквозь. Она видит, как Зависляк проносится мимо Балча, поднимающегося с колен.

— Зависляк, назад!

Януарий бросается к своему топчану, разрывает сенник.

— Зависляк! — кричит Балч так громко, что его слышат все на дворе.

Януарий отпрыгнул назад, поглядел на топку, на Балча, еще выжидающего перед аркой. И словно бы заколебался. Все видят, как метнулся он одним прыжком к топчану, отшвырнул его одним махом в сторону, ударил всей тяжестью тела в дверь, опрокидывая ящики, распахнул ее и пропал.

— Беги! Бегите! — кричит Балч и сам бежит к выходу. — Бегите! — кричит он еще раз уже на пороге, и Агнешка слышит в его крике не страх за себя или за других, а вырвавшееся на волю торжествующее упоение.

— Флокс, бер-локс, бервистика-бокс… Астра, бер-бастра, бер-вистика-бастра, берви-берва, бервистика-ба…

Вы знаете, собачки, этот язык Марьянека, эту смешную чепуху, без которой он никогда не обходится? Умненький, умненький Флокс, хороший пес. И Астра тоже умная, только скрытная. Если бы не Флокс, Марьянек так и не узнал бы про Астру и про ее хорошеньких щенков. Какие же они малюсенькие, теплые, и уже все трое прозрели, все красавцы, у двух шерсть рыжая, как у мамы, только светлее, еще чистая, а третий совсем пушистый, но темный, как утюг, с длинными ушами, совсем как Флокс, нет, не совсем, тоже чуточку рыжеватый на животе, и возле глаз, и еще на кончике хвоста. А пищат они и плачут совсем как Гелька, когда она была еще почти-Гелькой. Погодите, сосунки, дайте Астре спокойно поесть, тогда и вам дадут пососать. Тебе, Флокс, тоже будет твоя порция молока с хлебом, заслужил, сиди спокойно, не рыскай: все равно твоей хозяйки тут нет и не будет. Хороший Флокс, преданный друг, лучше Тотека, тот корчит из себя взрослого, задается. И лучше Ули — и она чокнулась, красавицей себя вообразила. Как бы не так! Эти щенята куда красивее Ули, они красивее всех, даже красивее Фонфелека. Нехорошие они, Тотек и Уля, ни за что не разрешают ему приходить сюда. Марьянек очень даже рад, что Тотек поехал к своей маме, ну и пусть едет. А Уля, может, и не заглянет сюда сегодня. А если и заглянет, то не скоро, поэтому Марьянек нарочно убежал из дому пораньше, чтобы побыть здесь одному. Почему же эти щенята так дрожат — ведь они уже наелись, чего они хнычут, лезут друг на друга, места себе не находят? И Астра какая-то беспокойная, поднимает морду и прислушивается, не хочет лежать. Да и Флокс тоже тревожный. Не обращайте внимания, собачки, на эти голоса там, внизу, вам-то что, разве нас это касается? А может, вам холодно? Ну конечно. Марьянеку тоже немножко холодно. Успокойтесь, мы найдем выход, у меня ведь есть спички, как же иначе: учительница не велит их трогать, дома тоже не велят, разве же тут удержишься? Устроим себе еще одно развлечение.

Марьянек берется за дело проворно и с толком. По углам валяются какие-то старые, еще немецкие газеты, да и Астра пожертвует немножко соломки от своей подстилки. Вот вам и растопка. Дров здесь тоже хватает — по всему полу раскиданы потемневшие щепки и обрубки, не очень-то, правда, сухие, но с грехом пополам разгорятся. Марьянек собирает все это и складывает аккуратной грудой под вытяжной трубой. Камин с большой, сильно выступающей полкой похож на дом без передней стены. Или на кузницу гномов. Марьянек уже не так уверен, как полгода назад, что на свете существуют гномы, но если они все-таки существуют хоть немножко, то в каком другом месте им жилось бы так же распрекрасно, как не в этом чудесном тайнике? Марьянека всегда тянуло сюда, какой-то голос всегда ему говорил, что тут его ждут интересные приключения. Только он боялся, да и дороги не знал. Умный, хороший Флокс!

Огонь не сразу перекинулся с газет и соломы на толстые чурки. Он то вспыхнет, будто вот-вот загудит и затрещит, то притихнет и едва шуршит, танцуя по краям страниц угасающими арабесками, так что Марьянеку приходится дуть и дуть без конца. Но вот красные языки начинают все усерднее облизывать сухое дерево, прилипают к нему. Тянется это долго, каминная труба чем-то забита, едкие клубы дыма, вместо того чтобы взвиваться кверху, клубятся по комнате и кружатся от порывов сквозняка между двумя окнами. Теперь даже кстати, что в окнах нет стекол, что по потолку вьется сквозная трещина, в которую глядится голубое небо, — в нее-то и уйдет весь дым. Только ведь и с дымом прекрасно, пожалуй еще прекраснее, и так таинственно. В углах что-то постукивает — это капает оттаявшая вода с прихваченных морозом стен. А балки и жерди, подпирающие потолок и стены, уходящие в ниши окон, вырисовываются в дыму, словно лес бабы-яги. Страшно и красиво.

Что ты делаешь, Астра? Не бойся, дым уже рассеивается, огонь разгорелся, сейчас станет теплее. Но Астра не слушает. Чудно и непонятно, чем это она занимается. Хватает в пасть сразу двух щенят и уносит их, не позволив себя задержать. Миг спустя возвращается. Ворчит на Марьянека, нагнувшегося к ней, обнажает клыки. Хватает третьего щенка и убегает. Флокс! Что это может значить? Флокс вертится вокруг Марьянека, тявкает, кидается к оставленному Астрой логову, разбрасывает солому, и под соломой оказывается крышка со скобой, такая же, как на погребах. Снизу из-под крышки слышится какой-то гул, какой-то звон, а может, Марьянеку просто чудится, что эти звуки слышатся оттуда, потому что в тот же миг в окно врывается звон лемеха, повешенного на приозерном тополе, — это старый Оконь скликает, как всегда ровно в три, рыбаков. Но Флокс все-таки не оставляет в покое эту крышку, скребет когтями, старается подцепить, лает в голос, чуть ли не воет. Потом вдруг отбежал, прыгнул Марьянеку на грудь, с жалобным визгом лизнул его в подбородок и сразу же метнулся к выходу. Напоследок задержался, настойчиво потявкал и скрылся в темном коридоре. И тогда Марьянека охватил вдруг необъяснимый страх. Ему захотелось кричать, звать на помощь, но голос куда-то пропал. Он один, совсем один. Лишь грозно и зловеще потрескивает в камине огонь. Внезапно раздались торопливые шаги. На Марьянека опять нашел страх, уже иной, и в то же время он страстно мечтает, чтобы это была мама, чтобы он поскорее, уже сейчас, сию минуту, оказался дома. Он зажмурился.