Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

Но тут же, прямо перед ней, и светлые волосы Семена, у нее на плечах его руки. Он легонько подталкивает ее назад, тянет в сторону.

— Я вам письмо привез… — говорит он ей тихо и сует в карман юбки конверт, но Агнешка не слышит и не понимает его слов.

В этот миг Балч с маху ударяет Семена по руке, отталкивает.

— Стой! Молчать!

Агнешку опять отделяют от всех несколько шагов. Мужчины непонимающе смотрят на Балча, словно бы снова ждут от него неожиданной выходки. В его переменчивом беспокойном взгляде светится какая-то мысль, какое-то желание — вот оно созреет и заставит их либо напугаться, либо загоготать — они еще сами не знают. Он не пьян, озаряет вдруг Агнешку открытие, он болен.

Он распустил веревку, перехватил ее посередине и щелкнул в воздухе. Все отскочили к стене. Он опять хлестнул. Со стола, с буфета, звеня, дребезжа и разбиваясь об пол, посыпались бутылки, стаканы, консервные банки.

— Дуришь, Балч, — с укором говорит кузнец.

Балч не слышит. Волоча веревку, он подходит к белому шкафу с красным крестом. Долго ищет ключ по карманам воскресного костюма. Ключ повернулся, лязгнул замок. Балч потянул дверцы, открыл их. Все замерли. Семен поднял руку, чтобы отереть пот с лица.

На полках шкафа, тускло поблескивая, лежат тесными аккуратными рядами гранаты. Под ними ряды банок, которые можно было бы принять за консервы, если бы они не были обмотаны не то шнурами, не то лентами. И Агнешка вдруг уясняет себе в долю секунды связь между давнишним разговором Тотека в лесу и его сегодняшним несостоявшимся признанием, его мальчишеской тайной, ради которой она должна в три часа встретиться с Улей в зале… Время еще есть, успевает она подумать, не сумев, однако, посмотреть на часы: как и все, она обессилена и заворожена видом арсенала и видом этого человека с безумными глазами.

— Сплоховали вы, ребята, перед начальницей, — говорит он, не то умышленно, не то ненароком подражая ее учительскому тону. — Вы уж извините, начальница не любит водки. Не сердитесь, она права. Не обижайтесь, люди, но водка превращает нас в зверей. А ей милее даже зверь, например собака, чем все мы вместе и каждый в отдельности…

— Не сходи с ума, Балч. — Макс делает шаг вперед.

— Комендант, — просит Семен, стоявший к нему ближе всех, — зачем это?.. — Голос у него тихий, озабоченный и смущенный. — Ничего из этого не выйдет…

— Очень ты ей нужен! — добавляет Макс просто и откровенно.

Балч шевельнулся. Не посмотрел на них, не ответил. Снял с полки гранату, покрутил в руках, рассматривая ее с неподдельным любопытством, потрогал чеку.

— Праздник… — сказал он самому себе, задумчиво нахмурив лоб, — годовщина…

И Агнешке:

— Пьянства больше не будет. В заключение праздника будет фейерверк.

— Балч!.. — Этот испуганный возглас раздается как бы из пустоты, оттуда, где никого из присутствующих не было, и все невольно оборачиваются на голос, в сторону арки, отделяющей одну комнату от другой, тьму от света.

— А, наконец-то, Януарий. Выспался. Это хорошо. Самое время. У меня и у пани Жванец есть к тебе дельце. Вот договоримся и устроим фейерверк.

Он кладет гранату, берет за руку Агнешку, отталкивает вставшего на дороге Януария.

— Вы мечтали заглянуть как-нибудь в наше святилище, познакомиться с ним. Пожалуйста. Как видите, весьма прозаично. В углу скромное холостяцкое логово Зависляка, но это неинтересно…

Логово в углу. А за логовом, в боковой стене, Агнешка замечает, несмотря на полумрак, растрескавшиеся доски и сразу догадывается, что это дверь, хоть ее и не видно, ибо она чуть ли не доверху заставлена ящиками, из которых торчат горлышки бутылок. Значит, промелькнуло у нее в голове, Януарию известно о сообщении клуба с залом, должно быть известно, и, значит, Балч напрасно налагал запреты, напрасно запирал клуб на ключ…

— …Зато вы можете увидеть рядом с этим логовом сердце нашего местного промысла, наше скромное народное достояние…

Видимо, Зависляк совсем недавно подбросил в топку несколько поленьев, потому что печь дышит жаром и сыплет искрами. Языки огня лижут черное железо, их багровые отблески дрожат на стенках огромного котла. В его нутре, в змеевике, слышны гул и шипение.

— …Вы слышали и читали о Молохе? Он пожирал людей… Вам нас жалко, это правильно. Я тоже не люблю прожорливых богов. Я хотел продать это, но вы не позволили. Правильно. Богов не продают. Так что же, Агнешка? Вот именно? Я читаю ваши мысли. Я предоставляю вам возможность, Агнешка. Зависляк, отойди!

Но возле них не один Зависляк. Все сгрудились здесь, толпятся у них за спиной, напряженно следят за каждым движением Балча. Тем временем Балч распутал всю веревку до конца, сделал петлю пошире и забросил ее на корпус котла. Затем, зловеще и загадочно усмехнувшись, вручил конец веревки Агнешке.

— Прошу. Богов уничтожают, ведь так? За безопасность не ручаюсь, но ведь можно на всякий случай попрощаться.

— Балч! Ты не имеешь права! — яростно прохрипел Зависляк.

— Агнешка! — крикнул Семен.

Балч, не оборачиваясь, расставил руки и с силой подался назад, как бы расчищая для Агнешки место и одновременно сдерживая напор любопытных.

Агнешка сжалась и сразу же дернула изо всех сил. Котел даже не дрогнул. Она дернула второй, третий, четвертый раз, чувствуя, что слабеет. Никакого результата. Сзади кто-то заверещал, тонко, по-птичьи, не то азартно, не то насмешливо.

— Вот видите. Это, детка, не так просто. — С мягкой печальной улыбкой Балч потянулся к веревке.

Агнешка швырнула веревку на пол. Выхватила из-под колосников тяжелую черную кочергу, обжигающую руки. Занесла ее. Сжала зубы и ударила не по котлу, а по змеевику. Змеевик скривился, погнулся, шипение в нем сразу умолкло. Агнешка заносит кочергу и чуть ли не падает, получив удар по лицу.

— Это мое! Оставь! Мое! — кричит Януарий, он изогнулся для прыжка, словно злой черный кот, и занес руку для нового удара…

…Но кто-то бьет его изо всех сил, и он, отлетев, ударяется головой о котел. Падает на пол, вскакивает на четвереньки. Встает, сжимая обеими руками все ту же кочергу, брошенную Агнешкой. Балч презрительно поворачивается и движением руки велит пропустить его. Однако не уходит. Слегка склонив голову, прислушивается. Зависляк, сгорбясь, крадется мелким шагом к Балчу.

— Ты… жеребец… — вырывается в его хриплом шепоте столь давно сдерживаемая ненависть, — эту защищаешь… а ту калекой сделал…

И замахнулся кочергой.

— Зенон!

Тут же, едва услышав предостерегающий крик Агнешки, Балч отскакивает. В его вытянутой вперед руке тускло блеснул пистолет.

— Зенон!

Он посмотрел на Агнешку, взглянул в ее испуганные, умоляющие, переполненные печалью глаза. Кинул взгляд на Януария — тот съежился, закрылся рукой, и кочерга словно бы перечеркнула его наискось. На Семена — где это и когда было уже нечто подобное?.. Сны повторяются… Он поднял руку с пистолетом, отер лоб тыльной стороной руки и застыл в этой позе под тяжелыми враждебными взглядами мужчин, сгрудившихся в проходе. Старый Пащук трясет оторопело своей грязно-седой головой, монотонно бормочет с ужасом и осуждением: