Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

Кончилось тем, что голод заставил ее подняться и в свете едва проклюнувшегося рассвета отправиться на поиски еды – хотя бы куска хлеба и чашечки кофе.

В принципе, она могла бы скоротать время до настоящего рассвета, вернувшись к чтению романа. Если бы издатель на задней обложке потрудился намекнуть будущему читателю, что одолев две с лишним сотни страниц он, в итоге, будет вознагражден неким сюрпризом, оправдавшим его ожидания, то и само читательское терпение было бы оправданным и честным. Но что-то… необъяснимое какое-то подозрение шептало Даниэле, что на этот раз никаких чудес от автора и от главной героини книги ожидать не приходится. Если что и могло измениться, то лишь ее собственное отношение к авторскому стилю. Сам роман не заключал в себе ни широты, ни глубины, оправдывающих читательских усилий.

Нет, не было в ней никакого желания вернуться к этой книге. Но если бы в руках она могла сейчас держать пятничный выпуск «Ха-Арец», газета вполне могла бы удовлетворить ее голод, позволив остаться в постели. В отличие от мужа она отлично знала, как из газетных колонок добыть новые свидетельства человеческого сочувствия к происходящему в мире.

Но до тех пор, пока не вернется она в Израиль, у нее не будет возможности взять в руки израильскую газету. А потому она натянула на себя ту одежду, которую носила в самолете, и побрела по неосвещенным коридорам к пустовавшей кухне. «Ведь я здесь уже нечто вроде помещицы», думала она, немало удивляясь. Но в кухне ее встретил слабый свет и старый знакомец – сторож, который вчера помогал ей обнаружить кофе и сахар – он поднялся, как только она вошла. Специально ли он оказался на кухне, ожидая ее, помня о прежней ее неудачной попытке найти кофе и сахар, или заранее получил тайное распоряжение от ее зятя?

Но она рада была его присутствию и с признательностью и теплотой взяла обеими руками его кисть, крепко ее сжав. Вместо мужа теперь в ее распоряжении оказался сухонький старик, который уже кипятил для нее воду, заранее поставив блюдце и чашку с серебряной ложечкой на стол, вместе с кофейником и сахарницей, но убрав из холодильника смущавшее ее зеленоватое молоко. Можно было только надеяться, что когда-нибудь его знание английского языка поможет произнести название животного, которому это молоко принадлежало, и тогда белая эта леди решится добавить его в кофе, как это делала у себя дома ежедневно.

И даже если большая часть примет и символов, равно как и деталей, связанных с этим визитом в Африку, со временем сойдет на нет, забудутся и почти исчезнут, она знала, что до последнего дня своей жизни не забудет старого высохшего негра, который, в отсутствие ее мужа, так заботился о ней в огромной и пустой кухне, африканским утром, незадолго до наступления восхода.

Как бы сильно Яари ни хотелось избежать своей благотворительной миссии в Иерусалим, при любом раскладе не имевшей в его глазах никакого смысла, ехал он быстро. Все, что могло двигаться, – а также все, что не могло, – так или иначе устремлялось прочь из столицы к средиземноморскому побережью. В преддверии субботы Иерусалим превращался в провинциальный, заштатный город – не то чтобы попросту брошенный его обитателями, но заметно опустевший, а потому движение внутри становилось доступным и легким. Вот – еще нет и девяти, а он без труда нашел свободное место и припарковался на узенькой улочке напротив здания старого кнессета.

Время от времени дизайнерские проекты приводили Яари в эти места – не сказать, чтобы слишком часто в центр Иерусалима, обычно в предместья, где по преимуществу располагались новые административные постройки. Сегодняшнее посещение района вблизи старого кнессета можно было отнести к туризму, а раз так, он не упустил возможности посетить небольшую выставку черно-белых фотографий, повествующих о днях, давно минувших, но не исчезнувших вовсе под пылью времен. Хотя он, Яари, никогда не жил в Иерусалиме, а в 1950-х и 60-х у телевидения не было привычки навязывать зрителям городских политиков, он хорошо помнил выпуски кинохроники «текущих событий», непрерывно демонстрировавшиеся на экранах кинотеатров.

Вот премьер-министр и его кабинет прогуливаются запросто, без официальных мундиров и без сопровождения охранников, более похожих на громил; они просто идут среднего размера компанией посередине улицы короля Георга Пятого, где сейчас идет и сам Яари, и всего лишь парочка полицейских вполне справляется с проблемой обеспечения безопасности вокруг политиков.

Но почему же волны ностальгии захлестывают при воспоминании о добрых старых временах? Разве что-то изменилось существенно? Может быть, город выглядит как-то иначе, более современно. Нет, все такой же скромный кнессет, забросанный бутылками и камнями во время бурных дебатов по вопросу о том, принимать или нет немецкие репарации за преступления холокоста? Лучше, все-таки, не романтизировать непорочность прошлого? Может быть, следует сосредоточиться на настоящем? Он сориентировался на местности, а затем зашел в небольшое, уже открывшееся кафе на углу и заказал наисвежайший круассан и большую кружку кофе. Таким образом он с самого начала оградил себя от гостеприимства госпожи Беннет, случись такому произойти, оставляя за собой возможность откланяться и отбыть домой с осознанием выполненного долга. И не только потому, что ему не улыбалась перспектива предстать перед кем-либо в роли специалиста по ремонту отживших свое старых лифтов, но и потому еще, что ему было неприятно встретиться лицом к лицу с неизвестной старухой, которая, по словам отца, играла в его жизни какую-то роль, пусть даже сейчас она оставалась «девчушкой» восьмидесяти одного года.

Затягивать это сомнительное удовольствие он вовсе не собирался.

Когда, наконец, он прошествовал по ступеням лестницы, ведущей на четвертый этаж, было всего лишь двадцать минут десятого, что позволило ему подниматься не спеша, останавливаясь на каждой площадке лестницы на время достаточное, чтобы разобрать имена владельцев квартир. На последнем этаже позади железной лестницы, напоминавшей скорее корабельный трап, ведущий на крышу, находилась единственная дверь, с фамилией, выведенной на иврите и на английском: «Dr. Deborah Bennet, Psychoanalyst». Он не стал тревожить кнопку звонка, легонько постучав, как если бы хотел узнать, как обстоят дела со слухом у обитателей квартиры.

С этим, похоже, было все в порядке. Во всяком случае, голос хозяйки изнутри отозвался немедленно. Ожидала ли она, прислушиваясь, его прихода или заранее отодвинула засов – но дверь открылась навстречу Яари абсолютно легко. А в дверях стояла она, пожилая дама со светлыми некогда волосами, суховатая, в морщинах, но живая и миниатюрная. В руках у нее был телефон, и она продолжала разговор с далеким собеседником: «Да, да… это твой сын. Пунктуален, как его отец».