Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

Но могла ли она позволить себе прогулку – совсем одна? Задав себе этот вопрос, Даниэла ответила на него: «а почему бы и нет?» Она отлично запомнила эту спокойную и совершенно безопасную дорогу, по которой, к слову говоря, вовсе не собиралась заходить слишком далеко. На мгновение она подумала попросить Ричарда сопровождать ее. Но зачем ей навязываться ему? Она поспешила в свою комнату, пока солнце совсем не разгулялось, прихватила ветровку сестры, достала несколько бумажных долларов, распихав их по карманам – монеты Амоц специально положил ей, на всякий случай, отдельно в кошелек – и вернулась вниз, на первый этаж, надеясь, что старый негр засвидетельствует ее отбытие. Но он уже исчез – так же бесшумно, как появился.

Воздух был свеж, дорога несколько грязновата. Чтобы не переутомиться, она продвигалась по склону довольно медленно, ощущая себя совсем свободной, но и не сказать, чтобы без некоторого чувства страха. Время от времени она поглядывала по сторонам, но вокруг никого не было. Даже когда она добралась до вершины холма, никто так и не появился. О животных она не думала. Здесь, решила она, все настолько открыто и заметно, что если какой-нибудь представитель животного мира и решил спрятаться поблизости, то зверь этот должен был оказаться маленьким и безобидным.

Пока она, совершая обратный путь, спускалась по склону холма, ферма почему-то исчезла из вида. Но она отлично помнила дорогу и не испытывала никакого сомнения в том, что с легкостью найдет дом. Две молодые негритянки у реки занимались стиркой. Когда Даниэла подошла поближе, она заметила, что их груди обнажены; приветствуя их, она наклонила голову, а в знак уважения добавила к этому дружескую улыбку. Она поздоровалась с ними на примитивном английском, а потом показала, повернувшись, направление к тому месту, откуда ферма на холме вдруг исчезла, желая объяснить им, откуда она появилась здесь, и куда хотела бы вернуться. Однако юные прачки отнеслись с полным равнодушием к появлению белокожей старухи, они продолжали беззаботно смеяться, брызгая водой друг на друга. Груди у них были великолепной классической формы, гладкие и упругие. Меж длинных ног можно было разглядеть на девичьих лобках густые вьющиеся волосы.

Одна из них что-то сказала своей подруге, и они внезапно стали показывать на что-то, находившееся впереди, там, где была деревня, по очереди приставляя к глазам согнутые горсточкой ладони, словно обе пытались – тщетно, отыскать правильное слово, которое побудило бы одинокую эту туристку продолжить движение. «Слон!!! – закричали они, в конце концов, разом. – Слон». Раз и другой повторяли они с восторгом, радуясь тому, что вспомнили, все-таки, правильное слово.

Даниэла кивком дала им понять, что поняла указание. И, на самом деле, пояснила она девушкам, дважды уже посещала этого необычного слона, один раз даже поздно вечером. Но девушки не понимали ее, побуждая двигаться к следующему склону. Смеясь, Даниэла говорила им: «если вам так хочется, я готова прогуляться с вами», но, оглянувшись, она заметила пожилого заботливого сторожа, поившего ее утренним кофе; он молча стоял на ближайшем пригорке. Несомненно, кто-то решил приглядывать за ней, заботясь и оберегая… как, впрочем, было всегда. А посему она, вздохнув с облегчением, смело двинулась вперед, готовая к третьей встрече со слоном, неправдоподобным в своей меланхолии.

Но подойдя поближе, она не увидела загона. Очевидно, слон, выполняя свое предназначение, отправился демонстрировать удивительные качества в иные места. Она прошла еще немного и поняла, что явилась как раз, чтобы попрощаться. Загон был разобран, но слон еще был тут, привязанный цепью к стволу дерева, а энергичный и опытный его владелец изо всех сил пытался прикрыть самое ценное достояние, синий циклопический глаз, цветастой накидкой – скорее всего, чтобы защитить от дорожной пыли, но, может быть, и от завистливого взгляда демонов. Слон протестовал, мотая головой из стороны в сторону, вздымая хобот и выражая возмущение странным ревом, который у окружавших его зрителей встречал веселый хохот. В конце концов, некоторые из зевак вызвались помочь владельцу подчинить огромное животное, и бандаж был надежно закреплен у слона за ухом. Она была уверена, что аборигены никогда прежде не видели другого слона, того, что ее внуки так любили в мультике на телевидении; тот слон страдал от зубной боли и явился к братцу-кролику за лекарством. Дети просто покатывались со смеху, абсолютно счастливые, что видят огромное животное с пестрым платочком на голове.

У нее сильно билось сердце, и Даниэла слилась с толпой. Сейчас они не обращали на нее внимания. Сейчас их внимание было приковано к животному, которое отчаянно трясло головой, старясь избавиться от бандажа. Даниэла дрожала, наблюдая страдания несчастного создания, словно это был кто-то из членов ее семьи. Она направилась к владельцу слона, стоявшего с совершенно безразличным видом, как будто все происходящее его не касалось; в руках у него была цепь, и, похоже, он в любую минуту готов был пуститься в путь. Подойдя вплотную, она двинула «молнию» на кармане плаща и достала из него под взглядами внезапно замершей толпы долларовую купюру, протянув ее хозяину животного – при условии, сказала она, что бандаж будет снят, и она сможет снова увидеть неповторимый глаз.

Погонщик, который, без всякого сомнения, узнал и вспомнил белую женщину, выглядел удивленным, восхищенным и потрясенным подобным предложением. За те деньги, которые держала она в руке – а сама она только в этот момент поняла, что достала банкноту достоинством в сто долларов, разумеется, по ошибке, – он, приложивший немало сил, чтобы натянуть и закрепить бандаж, готов был на все, что угодно. Сотня долларов способна самым решительным образом изменить его жизнь. Он тут же закрепил цепь, намотав ее на пень, и скомандовал слону стать на колени, более того – приказав ему лечь, распластав огромную тушу перед волшебной, непостижимой и щедрой женщиной. Он пошарил за ухом, хлопавшим подобно вентилятору, нащупал узел и, развязав его, стянул живописную попону, к восторгу наблюдавшей за происходившим чудом толпы.

А она ощутила устремленный на нее благодарный взгляд желто-зеленого, утонувшего в голубизне, зрачка, по которому, постепенно набухая, медленно накатывала слеза – сначала одна, а за ней и другая, и слезы, безмолвные слезы животного, которому не чуждо было чувство признательности, тронули сердце неведомо кем заброшенной в эти дебри туристки, как если бы в этот момент кто-то окончательно выполнил ее желание, с которым она и оказалась в Африке во время праздника зажигания свечей в честь Хануки.