Николай Лохматов - Булатов курган

— Что ни говорите, родина. Тут неподалеку моя деревушка. Школу там кончил, до армии в колхозе работал. Там и стариков своих похоронил. Разве все это забудешь?

— Так вот, Дмитрий Поликарпович… Не ошибаюсь?..

— Вы правы, Дмитрий Поликарпович Чебрецов. Трава такая есть — чебрец. Духмяная…

— Приходилось встречать… Вы, конечно, хорошо знаете свой район?

— А как же!.. Не один раз исколесил его.

— Теперь, наверное, придется чаще колесить…

Выщербленным гребнем затемнела гряда леса. У опушки, как два сказочных великана, стояли дубы. Они точно встретились только что на пересменке, протянули один к другому ветви-руки, образуя зеленую арку. Кора на толстых стволах потрескалась. От выпирающих из земли узловатых корней поднимался белесый мох — признак, что великаны эти стоят на земле не одну сотню лет и успели поседеть. Вокруг в уважительной позе, будто внуки и правнуки перед дедами-ведунами, застыли дубы-подростки. За ними светлел березняк, а дальше мрачно торчал частокол ельника.

Проскользнув арку, машина покатилась по облитой солнцем поляне. Алешин повернулся к Чебрецову.

— Давайте, Дмитрий Поликарпович, перекурим. Место больно приметное.

Машина дернулась и, пробежав несколько метров, замерла. Алешин ступил на примятую, запыленную придорожную траву. В стороне хороводились березки. Тонкие ветви их нежились в потоках лучей, на зубчатых листьях играли солнечные зайчики. Казалось, деревца улыбались своей пушистой кроной. Из травы золотистыми звездочками вспыхивали бесчисленные головки ромашек. Алешин сорвал одну, поднес к губам, подул. Белые атласные лепестки затрепетали. Желтоватая пыльца припудрила кончик носа. Алешин сейчас был похож вовсе не на секретаря райкома, а на простого деревенского подростка.

Тягостное настроение отступило прочь. Теперь его сложившаяся судьба ему казалась не настолько уж и неудачной, как только что рисовалось. Где-то в потайных уголках души возрождалось давно забытое чувство.

— Полежим пяток минут, Дмитрий Поликарпович, — крикнул он шоферу и, не выпуская из рук ромашки, опустился на траву, вздохнул всей грудью. — Ох!.. Воздух тут, как родниковая вода. Дыши — не надышишься!..

Чебрецов выключил мотор, растянулся по соседству с секретарем, стал искать в памяти, лежал ли он когда вот так с Щептевым. И не мог припомнить. И тут он почувствовал особое уважение к этому, еще совсем мало знакомому человеку.

— Вижу, ромашки по душе пришлись, — отметил шофер.

— Они просто о многом напомнили. Я тоже, Дмитрий Поликарпович, родился в деревне. Бывало, с ребятами и по лыки ходил, и за прутьями. Плетки мастерил, корзины плел… Случалось, устанешь, растянешься вот так на лугу, а над тобой ромашки головками кивают, словно говорят: «Не уходи, полежи еще чуток». Хорошо было!.. Вот сейчас на меня и повеяло детством. Думал когда-то, так и не расстанусь с этим. Вдруг отцу захотелось в город перебраться. Долго я тосковал о своем лесе, речке. Часто снились луга, вот так же заросшие ромашками. Зарок дал: окончить академию и вернуться работать в деревню. Да вышло по-другому. Послали в областное управление сельского хозяйства. Я было на попятную, а мне: «Пренебрегаете доверием?!» Работал там несколько лет: составлял справки, разные отчеты, письма писал на месте, сочинял севообороты. Потом в обком партии перевели, заведовать отделом. Тут я семью завел, квартиру получил отдельную: газ, ванна, лифт, уборная теплая… Забывать стал деревню, страшиться ее начал. Такое с каждым может случиться.

Алешин взглянул на Чебрецова. Рябоватое лицо его было строгим, сосредоточенным. У секретаря райкома появилось желание довериться ему, рассказать о себе еще больше, поделиться сокровенными думами, но воздержался, а только спросил:

— А почему вы, Дмитрий Поликарпович, ушли из деревни?

— Так получилось, Павел Степанович, — не сразу ответил Чебрецов. — После армии приехал поработать в Москву. Это было моей давнишней мечтой. Был я тогда молодой, неженатый. Устроился на легковую машину. Возил начальника строительного треста. Хозяин мой, правда, ездил не часто, только с работы да на работу. А так больше в конторе отсиживался. Вроде и делать нечего. Учиться было начал в школе рабочей молодежи. А потом, как попривыкли ко мне, машина перешла на откуп жене начальника. Она и на рынок, и в ателье, и к подругам, и в гости. Целый день в разъезде, частенько и вечер прихватывала. Занятия пропускать начал. Терпенье наконец лопнуло. Как-то летом ехали мы с дачи…

…В сиреневых сумерках сливались вершины сосен. На телеграфных столбах растворялись зеленые изоляторы, по сторонам шоссе стирались тропинки. Чебрецов из последних сил жал на акселератор. «Только бы проскочить переезд, — думал он. — Тогда успею». Машина ревела, как выпущенная ракета. От фар на асфальте плясал сноп света.

В зеркало Чебрецов видел жену начальника. Полуразвалясь на заднем сиденье, она то и дело поглядывала на часы.

— Ой, опоздаю! — вздохнула она. — Придет с работы, а дома и обеда нет.

Чебрецов молчал.

Замелькал огнями станционный поселок. Позади на стыках рельс грохотал товарный поезд. «Не успею!» — беспокойно билось в голове Чебрецова. У переезда часовыми застыли шлагбаумы. Еще одна-две минуты, и они останутся позади. И вдруг на середину дороги метнулась высокая фигура мужчины. Чебрецов рванул на себя ручной тормоз, изо всех сил нажал на педаль. Машина взвизгнула и, шипя скатами, поползла по асфальту. Разомлевшая фигура дамы оторвалась от заднего сиденья. Чебрецов совсем рядом почуял ее горячее дыхание.

— Ты что, очумел? — едва прошептала она.

Чебрецов высунулся в раскрытое окно, крикнул:

— Жизнь, что ли, надоела?

— С матерью плохо! — задыхаясь от волнения, частил незнакомец. — Сердечный приступ. В больницу надо.

— Вызовите «Скорую помощь», — посоветовала жена начальника. — Поехали!..

Шлагбаум резко качнулся, поплыл книзу. Содрогая землю, на станцию влетел товарный поезд.

— Дождался! — сердито бросила жена начальника. — Теперь жди…

— Может, товарищ, поможешь? — с надеждой в голосе проговорил незнакомец. — Пока «Скорую помощь» дождешься, боюсь не случилось бы что…

— Хозяйка машины я! — не дав выговорить слова шоферу, крикнула дама. — У меня не менее важное дело.

Лицо Чебрецова стало чужим. Он вышел из кабины, тяжело шагнул к задней дверце.

— А ну-ка потрудитесь выйти!..

— Да как ты, нахал, смеешь?! — взвизгнула она. — Я буду жаловаться!..

На шум начал собираться народ.

— Не задерживайтесь! — кричали из толпы.

— Ишь, избаловалась. Пешком потопаешь — полезно.

— Поторопитесь, не то опоздаете к электричке, — сухо бросил Чебрецов.