Николай Лохматов - Булатов курган

Старик шевельнул бровями, поморщился.

— Приехал на выставку, вижу: с нашими результатами еще рановато в передовой ряд соваться. Похвалить-то меня похвалили, но машины не дали. Про бахвальство и я помнил, а люди еще больше. Как только вернулся из Москвы, начали посмеиваться. Тащишься, бывало, на какой-нибудь кобыленке, а кто-нибудь нет-нет да и кольнет: «Смотри-ка, как на легковике жмет, кустики мелькают». Неприятно было, а виноват сам. Надо бы насмешки признать, вполне заслужил их, а я стал злиться. И на кого? На бабенок, которые в звене работали. Придирался ни к чему, покрикивал. Они, правда, долго терпели, молчали, а потом взяли да и пошли в правление: «Не будем, — говорят, — с Ребровым работать». Их уговаривать, упрашивать, а они себе: не будем, и все тут. Правленцы бились, бились, а потом видят, ничего не выходит, взяли да и того меня… — Он сделал такое движение рукой, словно смахнул что-то неприятное.

Горбылев коснулся усов, спросил:

— А дальше?

— Слухай. Не для бахвальства, а для дела говорю. Отступили от меня люди. Тяжело было, сказать невозможно. Как только, бывало, заговорят про успехи какого-либо звена, у меня внутри все переворачивается. В правление тоже перестал заглядывать. Так месяца три тянулось. Жена и та за меня вся высохла. Когда немного пришел в себя, на хозяйственном дворе немного работал, а тут война. Теперь, спасибо Романычу, конюхом стал. Разумеешь? Может пригодиться… — Горькая усмешка скривила обветренные губы старика.

Горбылев по-прежнему пускал дымок. На лице его играла злая ухмылка.

— Болтаешь ерунду на постном масле. «Пригодиться», — передразнил он старика. — Ну а что тут может пригодиться?

— Эх, — покачал головой конюх, — забубенная твоя головушка. Хватишь ты со своим упрямством горя.

— За меня не волнуйся.

Старик забрал обструганные Кондратом доски, направился в избу.

Горбылев так и остался сидеть на бревне.

Кондрат не помнил, как миновал деревню, пересек поле. Плечи его опустились. Лицо стало землистым, посерело. «Все ясно, — размышлял он. — Не нужен я колхозу. Видишь ли, народу спать не даю».

В сухом, прожаренном солнцем воздухе с новой силой зазвучали крикливые слова Горбылева: «Что ты для колхоза сделал? Ерунду. А людей от деда сколько отрывал!» Кондрат будто только сейчас понял смысл этих слов. «Выходит, я бездельник? Чужой труд присваиваю? — спросил он себя. — Крепенько путает, не выскочишь!..»

По небу ползло серое, грязное облако. Оно наплыло на солнце и, словно глыбой, придавило землю.

Кондрат пересек ручей и оказался в небольшом селе, прижавшемся к лесу неподалеку от Заборья. На окраине у ларька толпились люди. Не отвечая на приветствия, Кондрат протиснулся к прилавку, сунул в карман поллитра водки, вышел на крыльцо и тут столкнулся с Цыплаковыми. За поясами у них торчали топоры. Федор и Тихон держали по небольшой сумке, вероятно, с инструментами. На плече Дениса Прохоровича, поблескивая острыми зубьями, лежала пила.

— О-о-о! Какими судьбами? — В бороде старика заструилась хитрая усмешка. Кивнув на оттопыренный карман брюк, он посочувствовал: — Понимаю, это тоже не лишнее, когда на душе кошки скребут.

— А вы что, все на стороне заколпачиваете? — сказал Кондрат. — Шли бы в колхоз, там тоже плотники нужны.

— Я думал, сейчас пойдем на лужок да посидим за маленькой, а ты… — Денис Прохорович огорченно махнул рукой.

Кондрат промолчал. Ему внезапно с особой четкостью припомнился майский вечер, ребятишки, гонявшиеся за жуками. Повозка, на которой, вытянувшись, лежал отец. А позади со скрученными назад руками шел Денис Цыплаков. В ушах прозвучал крик матери: «Убили!..»

— Ну как? — словно сквозь сон, услышал Кондрат голос старика. — Сейчас возьмем еще одну, закуски побольше и гульнем.

— Ни к чему это! — Земнов спустился с крыльца и направился к лесу. Отойдя шагов двадцать, он машинально обернулся. Старик стоял на крыльце и косо поглядывал ему вслед. «Ищет лазейку, — подумал Кондрат. — В друзья напрашивается. Серый волк с овцой не дружит». От этих мыслей даже заломило в груди. Но, вспомнив про бутылку, он заторопился.

У опушки леса Земнов вытащил из кармана поллитровку, взболтнул ее и прямо из горлышка потянул водку. Едкая, дурно пахнущая жидкость обожгла глотку, перехватило дыхание. Оторвавшись от бутылки, Кондрат открытым ртом хватал воздух. И тут ему показалось, что сквозь прозрачную, прохладную влагу на него смотрят насмешливые глаза Цыплакова.

— Ждешь? Радуешься? Ну нет, по-твоему не будет, — проговорил вслух Кондрат и, размахнувшись, ударил бутылку о ствол осины. Осколки, сверкнув на солнце, брызнули, обсыпав вокруг траву. Перепуганная шумом, скользнула в валежник ящерица, умолк в кустах иван-чая кузнечик, только жучки не обратили внимания на буйство человека, по-прежнему сновали по траве.

Ветки деревьев хлестали по лицу, острые кусты дернины царапали руки, цеплялись за одежду. Кондрат ничего не замечал. Шел и шел. Весь он был поглощен мыслью: как быть дальше? Неужели это конец? Он знал только одно: к прежнему не вернется. «Не выдержал ты, Кондрат. Смалодушничал! Не довел до конца своего дела, ради которого страдал!..»

Сердце билось гулко. Кондрат все прибавлял шагу, будто хотел уйти от тяжелых дум. Споткнувшись о корень, он опустился на пень, обхватил ладонями голову.

В лесу было тихо. Утомленные зноем, на ветках дремали птицы. Лишь иногда издалека, нарушая полдневный сон, доносился стук дятла. И от этого лесная тишина казалась еще более глубокой.

Кондрат завидовал тем, кого давно уже ничто не тревожило. Только над их могильными холмами, кланяясь в пояс, шептались травы. Уйти бы отсюда! Сгинуть, чтобы никогда не возвращаться. Припомнилось, как его уговаривали фронтовые друзья поехать в город, устроиться на завод и зажить… «Ты заслужил это, гвардеец Земнов!» Другие звали на юг, к морю. Там тоже земля. Но его тянуло в родное Заборье, к Оке, к своим людям. О них он думал, когда сидел в блиндажах, шел в разведку… Может, благодаря этому и остался живым? И вдруг бросить, уйти! Неизвестно куда… Нет, так не будет! Тогда какой же выход?

Странное ощущение охватило Кондрата. Почудилось, что здесь он не один, за ним кто-то следит. Не шевелясь, он отвел от земли взгляд. Лес был прошит солнечными лучами. Слева кустился орешник. За ним светлел березняк. Тонкие высокие деревца напоминали ему девушек в белых платьях, собравшихся в веселый хоровод. Справа пушистыми зелеными шарами рассыпались молодые елочки.

Сердце замерло. Из темной хвои в упор смотрели большие продолговатые глаза, окруженные длинными ресницами. Они, конечно, принадлежали не человеку, но трудно было сказать, чем отличались от человеческих. Пожалуй, они напоминали глаза спящего, будто бы видели они сквозь дрему. Над ними из-за веток выделялись острые, беловатые на концах костяные отростки. Затем показались похожие на большой цветок с тонкими ресничками внутри и заросшие шерстью уши. На ухе Кондрат разглядел ущербину — след картечи. Вслед появилась и вся голова зверя с черным носом и широким лбом. Ниже из кустов поднялась, будто выточенная из какого-то драгоценного темного дерева, согнутая нога и осторожно застыла в воздухе.