Николай Лохматов - Булатов курган

— Я в ней не нуждаюсь, — отрезал Кондрат. — Живу своим умом. Мое дело такое же нужное, как и всякого колхозника.

— Это правда, — подтвердила Кравцова. — Да только им можно и на досуге заняться. Была бы охота.

Кондрат снова взглянул на Варвару. Ему показалось, что в ее глазах мелькнуло насмешливое выражение.

— Без меня как-нибудь обойдетесь, — отрубил он. — В колхоз я не вернусь.

— Вот как! — Варвара порывисто встала. — Спасибо за хлеб-соль.

Она набросила шубку и, не попрощавшись, шагнула к двери.

— Зря на народ плюешь, Романыч, — сурово произнес Ребров. — Один плюнешь — ничего не станет. Народ плюнет — утонуть недолго.

Кондрат никого не удерживал. Оставшись один, он молча сидел за столом, подперев рукой голову. В избе стояла напряженная тишина. Только в верхнее стекло окна, словно просясь на ночлег, осторожно постукивала озябшая ветка липы. Он поднял голову, холодно оглядел неубранный стол, знакомые картины на чисто вымытых стенах, кружевные занавески на окнах. Надя стояла у двери, ведущей в кухню, вытирала слезы.

Кондрат тяжело поднялся со стула и ушел в другую половину избы.

Не спалось в эту ночь Варваре. Вспомнились слова Алешина: «Только вчера разговаривал с секретарем обкома. О тебе говорили. Посоветовал рекомендовать тебя председателем». Варвара настаивала на Земнове.

— Подождем с ним, — сказал секретарь. — Подумай и берись!

До сегодняшнего разговора с Кондратом и думать не собиралась. «А теперь?»

В груди закипела злость. Вместе со злостью росли и силы.

Позади остались вьюги, морозы. Наступила стремительная весна. Все залило солнцем. Яркие лучи змейками играли в лужах, искрились на камнях, поднимали тонкий парок над пашнями. Они проникали и в глухие лесные уголки. Затерявшись в глубоких оврагах, островки снега от их прикосновения плавились по низинам говорливыми ручейками.

На деревьях лопались почки. Пахло смолой. Первыми морщинистыми, клейкими листочками покрылись березы. На липах из бурых почек высовывались зеленоватые клювы. От этого липы казались облепленными множеством бабочек. Будто умытые, свежо зеленели елки и сосны. В чаще ветвей, деловито переговариваясь, строили себе гнезда пернатые обитатели чащ. В глубоком и чистом небе лениво парил ястреб.

Скоро на лесной опушке зацветет черемуха, защелкают над ручьями соловьи, закукуют длиннохвостые кукушки, загудит трудолюбивый шмель.

Только у Кондрата не было на сердце той радости, которая обычно приходила к нему с весной. Сердце щемило, когда он ощущал запах просыпающейся земли, наблюдал за людскими хлопотами. С односельчанами он по-прежнему виделся редко. Пора стояла тяжелая, шел сев яровых культур. Людей можно было встретить лишь на полях.

Не виделся Кондрат и с Варварой. Целые дни она ездила по бригадам, успевала побывать на полях, посетить фермы. Колхоз — шесть бригад да шесть ферм, везде надо успеть побывать.

…В домах давно погасли огни. Умолкли песни и смех за околицей, а Кондрат все еще не мог уснуть. В голову лезли разные мысли. В такие дни он не находил себе места даже и в лесу.

Захотелось покурить. Кондрат поднялся, осторожно отворил окно. С жадностью вдохнув свежий весенний воздух, он присел на подоконник, начал завертывать цигарку. По пригорку тянулась широкая лунная дорога и обрывалась наверху, пересеченная тенью черемухи. Но вот налетело облачко, и сразу стало темно. С поля чуть слышно доносился гул тракторов, светлячки их фар были похожи на движущиеся звезды. Но что такое? У крыльца кто-то зашевелился, послышались приглушенные голоса.

— Не знаю, что сказать тебе, Петя… Как-то не верится. Вдруг это, сразу: не могу без тебя! Может, не одной мне так говоришь?..

— Что ты, Надя! Только одна ты у меня.

— Да уж ладно…

В тишине отчетливо прозвучал поцелуй. Кондрат даже вздрогнул.

— Вот сумасшедший, — тихо засмеялась Надя. — Отец услышит…

— Ну и что же? Я же не таюсь!

— Неудобно.

— Не бойся, он спит.

Кондрат так и не закурил. Стараясь не выдать себя, он бесшумно отошел от окна. Сердце точно кто взял и сжал в ладони. Кондрат ухватился за грудь. «Зря волнуюсь, — успокаивал он себя. — Все идет своим чередом. Так же и со мной было. Жизнь повторяется…» Ему вспомнилась молодость и молодая Варя, берег реки и лунные ночи.

— Ну, иди спать, — послышался громкий голос Петра. — Мне еще к тракторам нужно. До завтра. Приходи к лодке.

Шаги стихли. Надя осторожно открыла дверь, не зажигая лампы, выпила кружку молока, улеглась в постель.

Кондрату не лежалось. Как только услышал, что дочь заснула, поднялся. «В лес бы сейчас, — думал он. — Да картечь вышла, и порох кончается. Может, махнуть в город? Рано только…»

Кондрат захватил с собой охотничью сумку на всякий случай, положил в нее сетку и вышел из избы. Ночь встретила его теплым ветерком. Крупные яркие звезды колыхались в реке. За кустами ивняка смутно мерцали пастушьи костры. Занятый своими думами, он не заметил, как подошел к одному из них. Вокруг, пофыркивая, шумно дышали лошади. У огня прямо на земле, поджав под себя ноги, сидел Ребров. Голова его была откинута назад, заскорузлые руки вытянуты ладонями вперед. По другую сторону костра на разостланной шинели полулежал Петр. Он молча смотрел на пламя. Ветер разбросал по лбу подковки рыжих волос. На скуластом, рябоватом лице виднелись следы машинного масла.

«Уже на тракторе успел побывать, молодец!» — подумал Кондрат. И тут он почувствовал особое к нему уважение.

— Как ты думаешь, дядя Игнат, обгонит меня теперь Алексей? — обратился к старику парень.

— Это какой? Что во второй бригаде? Да ни в жизнь! — загорячился старик. — Виктор теперь, поди, назад скачет. Того и гляди, привезет эту… как ее… Фу ты, йодом мазанный, запамятовал!

— Малую бортовую?

— Вот-вот! — обрадовался Ребров. — Приладишь эту самую бортовую, в одни миг наверстаешь. До утра еще можешь вспахать не одну десятину.

По сучьям бегало, разливалось синеватое пламя. Оно то угасало, то вновь разгоралось.

Кондрату хотелось подойти, присесть у костра, завести тихий разговор. Но о чем он будет говорить? Постоял в стороне, потоптался на месте и пошел дальше.

Разговор у костра не на шутку взволновал его. Внимание Кондрата привлекло четкое цоканье копыт. «Должно быть, Виктор, — подумал он. — Запасную часть везет».

Где-то на моховом болоте затрубили журавли. Пролетели какие-то ночные птицы. Неподалеку зафыркал трактор. Кондрат подходил все ближе и ближе. Ноги его тонули в мягкой пашне, на сапоги налипали пласты подзола. В темноте перед ним что-то забелело.

— Мешки с семенами, — прошептал он.

В памяти всплыли годы, когда был хлеборобом. Его портреты печатались в газетах. В трудное для колхоза время он работал и на поле, и на ферме. До всего доходили его руки.