Григорий Луч - И мы солдаты...

…На востоке заалела заря. Лес наполнился птичьим гомоном. Утренний прохладный ветерок зашелестел зелеными листочками деревьев, еще не израненных фашистскими пулями и осколками снарядов.

Беженцы решили держаться подальше от лесных большаков, выбирали глухие проселочные дороги. По шоссе двигались только машины.

Мать аккуратно сложила остатки пищи в котомку, перекинула ее за спину, сунула Ире узел — больше поклажи не осталось, чемодан потерялся во время бомбежки.

Она даже не вспоминала о нем, главное, дети были с ней, рядом, целые и невредимые: статная, красивая Ира — уже совсем взрослая девушка, хохотушка Валюшка, добрая и веселая, душа нараспашку, и сынок Араслан. Как он повзрослел за эти дни войны, как стал похож на отца! Мать искоса взглянула на него: что-то он задумчив сегодня. Лицо хмурое, озабоченное, руки непроизвольно теребят фуражку с красной звездочкой — подарком отца. С фуражкой Араслан не расстается, даже спит в ней.

Араслан думал о своем: так и не сумел он убедить Мишку и Колю пробираться вместе — ребята в последний момент не захотели бросать пионерлагерь, тем более и деревня, где жили дед и бабка Коли, была под боком.

…Солнце поднялось высоко.

Деревья поредели. Показалась опушка леса.

— Придется выходить на дорогу, — сказал дед.

Все уже знали, что зовут его Михаилом Михайловичем и был он в далекой, казалось теперь, довоенной жизни школьным учителем на пенсии.

Только вышли на шоссе, как в небе послышался гул моторов. Откуда ни возьмись, появились три самолета со свастикой на желтом брюхе. Где-то впереди, там, где были машины и подводы, грохнул взрыв. Люди смешались, заметались в поисках убежища, а с самолетов началась пальба из пулеметов.

— За мной! — крикнул Араслан и бросился в сторону ближайшего оврага. Все побежали за мальчиком, скрылись в пшенице, потом сползли в овраг и притаились под крутым берегом.

Ши-и! — свистят пули. Ух! — грохочет воздух. Дрожит земля. Надрывно гудят моторы, тарахтят пулеметы. Запылало пшеничное поле, бурое пламя вскинулось над землей.

— Нельзя здесь оставаться, — сказал Араслан. — Уходить надо.

Матери показалось, что это говорит не ее сын, а взрослый мудрый человек.

По оврагу разбрелись кто куда.

Шалфеевы решили переночевать в лесу. Нашли подходящее место у кучи засохших срубленных веток. Если бы не война, хозяин увез бы их домой, а сейчас лежат они, никому не нужные. Ира расстелила плащ, легли все вместе, тесно прижавшись друг к другу.

В предрассветных сумерках Шалфеевы перешли овраг и продолжали путь.

Прошел день, второй… Усталые, осунувшиеся, к вечеру добрались до хутора Вишенки. Постучались в крайний домик. В окне показалась старушка. Она долго смотрела своими подслеповатыми глазами на женщину с тремя детьми:

— Заходите, уж коли пришли.

Старики — народ любопытный. Все хотят знать: откуда? Кто? Чьи? Куда путь держат?

— Из Бреста, значит. Издалека, — заохала старушка. — Только будет ли толк в том, чтоб идти дальше? Станцию окружили немцы. Пока у нас их не было. Хуторок наш мал. Зачем он немцам? Может, останетесь у меня? Не дай бог, напоретесь еще на них? Лютуют, говорят, они страшно. Хуже зверей, бают.

— Сами навидались, — вздохнула мать.

— Оставайтесь, и мне не скучно будет, — обрадовалась старуха.

Уже целую неделю жили Шалфеевы на хуторе Вишенки. Мать взялась помогать старухе по домашнему хозяйству. Для Иры тоже нашлось дело. Валя пасла единственную, но очень вредную старухину козу. Как-то бабка сказала:

— Надо бы парнишку приспособить к старосте. Мирон живет только вдвоем с женой. Может, им помощник нужен? Только уж ты сними с фуражки звезду.

— Не хочу быть батраком, — возмутился Араслан.

Мать посмотрела на сына глазами, полными слез. Только сейчас заметил мальчик, как изменилась она: глубокие складки прорезали лоб, под глазами морщинки. Араслану стало стыдно.

— Мы с отцом никогда не думали вырастить батрака. Но что поделаешь? Как нам быть? Сам решай, Араслан. Я тебя не неволю, — сказала мать.

…Староста Мирон радушно встретил бабку, даже в дом позвал. Араслан спрятался за спину старухи.

Волосы у старосты длинные. На вид совсем молодой. Глаза острые, быстрые. Толстые, мокрые губы растягиваются недоброй ухмылкой.

— Сирота. Из переселенцев, — начала было старуха.

Араслан не выдержал:

— Не сирота я!

— Конечно, мать есть. Но как же ей одной прокормить, одеть вас?

— Смел, видать, мальчишка! — подошел к Араслану Мирон. — Отец есть? Где он? Коммунист?

— Откуда им, несмышленышам, знать, где отец? Бросил он их. Коммунист или… — затараторила было старуха, но хозяин осадил ее:

— Тебя не спрашивают. Пусть сам отвечает.

Араслан понял, к кому он попал. Эх, был бы постарше, показал бы он, что такое бокс. Узнал бы тогда староста, кто такие коммунисты!

— Отца нет, — тихо, первый раз в жизни соврал Араслан.

Старуха одобрительно посмотрела в его сторону: осталась довольна ответом.

— Надо пасти коров, — сказал староста. — Пока у меня их шесть. Но будет больше. Вчера вон такой же бродяга, как ты, привел ко мне еще одну корову.

Араслан обиделся было за «бродягу», но вовремя сдержался.

— А ну пошли! — приказал Мирон.

Араслан вслед за старостой вышел во двор. Довольная старуха поклонилась старосте в пояс и побрела домой.

— Звать-то как? — буркнул Мирон.

— Араслан.

— Что-о?

— Араслан.

— A-а! По-моему, хоть черт! — загоготал староста. Он открыл дверь сарая, вывел корову.

— Веди ее в лес, на поляну. Там еще один пастух с моими коровами.

— Хас! Ну, пошла, ленивица! — Староста ударил корову палкой по спине. Корова остановилась и ни с места, не идет, и все тут.

— А ты что стоишь столбом? — набросился староста на Араслана. — Не выйдет из тебя пастуха! А ну, пошли! — Он еще раз хлестнул корову палкой.

Корова подпрыгнула, больно наступила на ногу мальчика. Будто кипятком обожгло ступню.

— Хас! Хас! — кричал староста, подгоняя корову.

Вот и лес. Он совсем рядом. Между редкими деревьями показалась полянка.

— Мишка! — заорал Мирон. — Принимай помощника!

Мирон остался на опушке леса. Корова поплелась к стаду, а Араслан бросился к другу:

— Мишка! Как же ты здесь очутился?

Мишка чуть не плакал от радости, рассказывал:

— Побежал вас искать, заблудился, долго ходил по лесу, пока сюда не попал. По дороге корову нашел — небось от стада отбилась. Вот с ней и попал к старосте.

…Мирон равнодушно посмотрел на мальчиков, потом, не оборачиваясь, зашагал в сторону хутора. «Та-а-ак!» — промолвил он глубокомысленно и, не заходя домой, направился к бабке.

— Значит, беженцы, — говорил он, многозначительно поглядывая на мать. — Знаем, знаем, много вас таких сейчас по дорогам шастает. Ну, что, живите пока, погляжу, как будете вести себя. — Он пронзительно взглянул на Иру: — А дочка — красавица. Сколько же тебе лет? Семнадцать-восемнадцать? Кстати, наш поп ищет девушек для церковного хора. Хочешь, поговорю с ним?