Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

Но моя подруга Лия переплюнула всех.

Все в ней было прекрасно: и грудь номер шесть, и огромная, как глобус, задница, и смесь иранских и украинских кровей. Работать Лия не находила нужным, номинально числилась художницей-перфомансисткой и проводила дни свои по тусовкам.

Она жила в огромной питерской коммуналке, и центром мироздания у нее была кровать. В кровати она делала все: ела, пила и принимала гостей.

Лия не была шлюхой. У нее просто не до конца был потерян интерес к жизни. Ее modus vivendi характеризовался сакраментальным «Приходи, Петруся, с гусем. В койку ляжем, и закусим».

Гусей ей несли все: и бомжеватые художники, и менеджеры очень среднего звена, и депутаты. Ее любвеобильность была равнодушной: я подозреваю, что весь мужской пол сводился у нее к абстрактному члену, увенчанному не менее абстрактным гусем.

.Мне, сиротке скорбному, справлять день рожденья негде было. К кузине, у которой я жил, на время ремонта переехала Дора. Номинально она являлась нашей двоюродной бабушкой, но по факту это была сатана. Старая, неприятная сатана с мерзким характером.

Знакомясь с невестой сына, она подошла к ней поближе, и, завопив «Ой, какие у нее грудки!» со всей дури вцепилась той в бюст. Обеими руками. Неудивительно, что через несколько лет невестка сбежала от нее настолько далеко, насколько смогла: в Новую Зеландию.

В один ужасный день Дора образовалась на пороге нашей квартиры. В левой руке у нее был чемоданчик с наклеенной на него голой тетенькой, а в правой — живая курица. Пернатую тварь звали Дашей, ее надлежало холить, лелеять и хвалить за снесенные яйца. Все попытки засунуть ее по назначению, то есть, в суп, пресекались на месте — Даша была божеством, волшебной феей яиц.

Справлять восемнадцатилетие в такой обстановке было решительно невозможно: курица орала и гадила повсюду, бабушка — просто орала и ползала змейкой по полу, отыскивая яйца. В довершение всех бед она была глухой.

И взор мой обратился к Лие, вернее, к ее девичьей светелке. Она любила праздники, особенно если они устраивались за чужой счет. Поэтому, получив согласие хозяйки, я принялся сзывать гостей. Я старался, чтобы гости были с одной стороны, забавные, а с другой — относительно спокойные. Мне не хотелось ни поджогов, ни драки, даже мысль о наряде милиции не вызывал у меня никакого энтузиазма.

Поэтому праздновали следующим составом: художник-сквоттер с Пушкинской, 10 (который потихоньку показывал мне член), модель (которую хотел трахнуть я) и московский галерист (трахнувший в итоге модель). Все, кроме хозяйки дома, вручили мне подарки: литр чачи, порножурнал и какую-то поделку высокохудожественного характера.

Когда художник устал показывать мне член (кстати, кривой) и уснул в коробке из-под телевизора «Рубин», а галерейщик поехал трахать модель, хозяйка пьяно икнула и предложила в качестве подарка себя. Ну, дареной кобыле под хвост не заглядывают.

А зря! Зря не заглядывают! С микроскопом надо разглядывать подхвостья дареных кобыл!

Но, завороженный обильными прелестями иранохохлушки, я не думал ни о чем. Лия добродушно подмигнула мне правой грудью, и меня засосало в темные, вязкие воды пьяного дружеского секса.

.Я проснулся следующим вечером. В комнате плавали клубы перегара, ноябрьская темнота постукивала в окно веткой каштана, а художник уютно шуршал в своей коробке.

Идиллия длилась недолго. Ровно до того момента, как я отправился в коммунальный сортир. Все-таки у меня есть почки, даже две, и они работают.

О, питерские коммунальные сортиры! Бачки и цепи, шесть подписанных рулонов туалетной бумаги, график уборки на двери! Пятиметровый потолок, уходящий куда-то в вечность! Глядя в него, обычно остро ощущаешь свою ничтожность в структуре мироздания.

Но в тот момент я ощутил нечто иное. Да еще как ощутил — на мой вопль вылетели все соседи: посреди коммунального быта разыгрывалась жанровая сценка «Ужас с бензопилой в уретре».

Я влетел в комнату с громким матом: на втором курсе мединститута я отлично знал, что означают эти приятные ощущения.

Художник осторожно высунул голову из коробки и незамедлительно был ударен по ней тапкой. Я навис над жрицей членов и гусей и потребовал объяснений и прочей сатисфакции.

— Ну, что тебе сказать. — Лия лениво почесала за ухом. — Эээ. С совершеннолетием, вот! Не ссы, у меня врач знакомый есть!

И мы пошли к врачу. Ну, вылечить триппер — дело нехитрое. Но неприятное. Правда, на Лию я так и не обиделся — как можно обижаться на совершенно невозмутимую девицу с такой потрясающей задницей?

Так что все как-то улеглось. С Лией мы остались друзьями, бабушка Дора нашла новозеландский номер телефона невестки и переключилась на телефонный террор бедной женщины, курицу съел наш кот, а я усвоил две важные вещи. Во-первых, презервативы делают для того, чтобы надевать их на член. А во-вторых — никаких больше подарков натурой! Подарки должны быть простыми и понятными: квартира на Старом Арбате, маленькая скользкая шубка, чтоб ездить в ней в метро, ну и брильянты. Кто сказал, что брильянты лучшие друзья девушек? А вот хрен, брильянты — лучшие друзья кого угодно! А подарочного сексу — не надо.

***

Бабушка и папа ненавидят друг друга давно и изысканно. За десятилетия жизни на одной территории они научились таким колкостям, что светские интриги кажутся деревенским хамством. Оставшись без общения дольше, чем на два дня, они начинают скучать и сохнуть.

Отец приезжает обедать домой, он не ест ничего, что не приготовлено им самим или тещей — кошрут, знаете ли. Увидев из окна его машину, бабушка пожилой антилопой скачет по кухне, сервируя стол. Пока отец не пообедает, к кухне не подпускается никто. Также свято охраняется его послеобеденный получасовой сон.

Отец оплачивает тещиных врачей и, обнаружив, что ее тапочки или халат износились, утрамбовывает бабушку в машину, везет по магазинам.

Бабушка, узнав из телевизора, что ее пенсии в 100 евро явно не хватит на комфортную старость, перестала называть папу сычом. По крайней мере, вслух. И переключилась на дочь.

— У тебя слишком короткая юбка!

— Дай мне хоть перед климаксом показать ноги народу!

Перманентная грызня прекращается моментально, как только оказывается задет кто-нибудь из членов семьи. Это я усвоил еще со школьных лет.

Тут надо сказать, что образование я получил хорошее: кроме трех спецшкол, меня по малолетству также запихивали во все кружки подряд.

Бальные танцы научили меня не стесняться собственного тела и пить водку. Ну, еще танцевать. Оттуда меня выгнали за перерост и блядство — в тринадцать лет я дорос до метра восьмидесяти, и было понятно, что это еще не все. На гастролях же мой член случайно нашли во рту у солистки, что послужило поводом для изгнания развратника. Вольная борьба дала некоторые навыки самообороны и незабываемые эротические переживания (да, я люблю быть сверху, и снизу тоже люблю). В шахматном кружке сказали, что я логический инвалид и варвар (заставил противника съесть ферзя в буквальном смысле этого слова). В кружке юного журналиста научился различать газеты по шрифтам и узнал, что руководитель кружка мастурбирует в туалете Дворца Пионеров.