Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

То, что она рассказала Манеку, снова вошло в ее жизнь: волшебные музыкальные концерты и тихие вечера после них, когда они с Рустамом гуляли по пустынным улицам — да, рассказывала она, в те дни город был прекрасен, тротуары чистые, и на них еще не спали бездомные. Они гуляли с Рустамом вдоль моря, и звезды ярко горели в небе, а волны ласково плескались у берега. А иногда они бродили в Висячих садах и под шепот деревьев говорили о свадьбе, о будущей жизни, строили планы, не зная, что судьба уже все спланировала.

Дина получала наслаждение от воспоминаний. Она описывала маму и отца такими, какими они были в хорошие времена их жизни. Она говорила о былых днях, улыбаясь радостной и одновременно печальной улыбкой, и вспоминала то одно то другое событие, извлекая его из прошлого и любуясь им, пока оно снова не исчезало в тумане.

Никто ничего не забывает на самом деле, хотя может и притвориться, что забыл, если это удобно. У воспоминаний свои законы. Печальные — даже с течением времени вызывают боль, а счастливые — невозможно возродить, испытывая тот же радостный подъем. Воспоминания всегда окрашены грустью. Как это несправедливо! Время и к печали и к радости добавляет боль.

Тогда какой вообще смысл в памяти? Ничего хорошего она не приносит. Взять хоть маму и отца и их магазин, или жизнь тети Дины, или общежитие и Авинаша, а теперь еще бедных Ишвара и Ома. Сколько не вспоминай счастливые деньки, никакая ностальгия по прошлому ничего не изменит, несчастья и страдания останутся — любовь, интерес, участие и забота ничего не дадут.

Манек разрыдался, грудь его ходила ходуном, но он изо всех сил старался сдержать рыдания. Все заканчивается плохо. А память только все усугубляет — дразнит и мучает. Если только… если только ты не сойдешь с ума. Или не совершишь самоубийство. И тогда с доски все стерто. Ни воспоминаний, ни страдания.

Бедная тетя Дина, она по-прежнему в плену прошлого, и обманывает себя, думая, что воспоминания приносят ей радость. А теперь еще проблемы с шитьем, арендой, провизией…

Манеку стало стыдно за свой приступ гнева. Он поднялся с кровати, поправил рубашку, утер глаза и вошел в заднюю комнату, где ходила кругами Дина в плену мыслей о невыполненном заказе.

— Когда их надо сдавать? — резко спросил Манек.

— А, ты вернулся? Послезавтра. В двенадцать часов. — Дина про себя улыбнулась: она предполагала, что юноша будет дуться не меньше часа, а он выпустил пар за полчаса. — У тебя слезятся глаза. Ты не простыл?

Манек покачал головой.

— Просто устал. Послезавтра наступит через два дня. Уйма времени.

— Для двух опытных портных — да. Но не для меня одной.

— Я вам помогу.

— Не смеши меня. Ты и шитье? И я с больными глазами? Мне трудно надеть на палец обручальное кольцо, не говоря уж о том, чтобы продеть нитку в иголку.

— Я не шучу, тетя.

— Но у нас шестьдесят платьев. Шестьдесят, понимаешь? Осталось, правда, подшить края и пришить пуговицы, но это тоже большая работа. — Дина взяла в руки одно платье. — Видишь, ткань на талии собрана? Теперь давай измерим ее. — Она приложила сантиметр. — Ровно двадцать шесть дюймов. Но подол из-за сборок длиннее — вот, смотри — шестьдесят пять дюймов, и подшить надо руками. А это займет…

— А если подшить на машинке, они догадаются?

— Еще бы! Это большая разница. Кроме того, надо на каждое платье пришить восемь пуговиц. Шесть впереди, и по одной на каждый рукав. Я больше одного платья за час не сделаю. Получается в целом шестьдесят часов.

— У нас до сдачи — сорок восемь.

— Ну, если мы не будем ни пить, ни есть, ни посещать ванну, то да.

— Но попробовать можно. Отнесите те платья, что успеем сделать, и извинитесь за остальные. Можно сказать, что портной заболел или что-то в этом роде.

— Если ты действительно хочешь помочь…

— Хочу.

Дина начала разбирать платья.

— А ты хороший мальчик. Твоим родителям повезло с сыном. — И вдруг резко повернулась. — Подожди. А как же университет?

— Сегодня нет лекций.

— Гм, — пробормотала она с сомнением, подбирая нитки. Платья они перенесли в гостиную, где свет был ярче. — Я научу тебя пришивать пуговицы. Это легче, чем подшивать края.

— Как вам удобно. Я быстро учусь.

— Посмотрим. Сначала все измерь и отметь места для пуговиц мелом по прямой линии. Это самое главное — слегка ошибешься, и лиф перекосится. Счастье, что у нас простые поплиновые платья, а не такие, как в прошлом месяце, из скользящего шифона. — Дина показала юноше последовательность действий, особо подчеркнув, что стежки в пуговицах с четырьмя отверстиями должны идти параллельно, а не крестообразно.

Манек взял следующую пуговицу.

— Если б мои глаза видели, как прежде, — вздохнула Дина, глядя, как он, смочив нитку губами, легко продел ее в ушко. Чтобы найти с изнанки отверстия в пуговице, он несколько раз прицеливался, но в результате пришил пуговицу за нужное время и, довольный, отрезал нитку.

Прошло два часа. За это время Манек пришил шестнадцать пуговиц, а Дина подшила три платья.

— Теперь видишь, сколько времени уходит на шитье? — сказала она. — А сейчас я пойду приготовлю обед.

— Я не голоден.

— Есть ты не хочешь, лекций у тебя нет. Разве не странно?

— Но так и есть, тетя. Забудьте об обеде. Я действительно не хочу есть.

— А обо мне ты не подумал? Вчера из-за волнений у меня и крошки во рту не было. Могу я хоть сегодня поесть с удовольствием?

— Сначала работа, а удовольствие потом, — улыбнулся Манек, прилаживая очередную пуговицу и поглядывая на Дину краешком глаза.

— Решил стать моим боссом? — сказала Дина с наигранной суровостью. — Если я не поем, не будет ничего — ни работы, ни удовольствия. Свалюсь в обморок над шитьем.

— Хорошо. Обедом займусь я. А вы лучше подшивайте.

— Из тебя получится образцовая хозяйка. Что это будет? Хлеб и масло? Чай и тосты?

— Это будет сюрприз. Я скоро вернусь.

Перед уходом Манек вдел нитки в шесть иголок, чтобы не подвергать испытанию глаза женщины.

— Зачем такие траты? — ворчала Дина. — Родители оплачивают твое питание.

Манек выложил в миску мясное рагу из ресторана и поставил на стол.

— Я купил еду на свои карманные деньги. Имею право тратить их как пожелаю.

В густом остром соусе плавали соблазнительные кусочки куриной печени и желудков. Наклонившись над миской, Дина вдохнула исходящий от блюда аромат.

— Тот же изумительный запах, его очень любил Рустам. Только в здешнем ресторане умеют делать такую насыщенную подливку, в других местах это блюдо подают суховатым. — Она зачерпнула ложечкой немного соуса и поднесла к губам. — Изумительно. Можно прибавить еще воды — это не испортит вкус. Тогда нам хватит и на обед, и на ужин.