Регина Эзера - Их было три

Обе осторожно пробрались меж коровьих стойл к загородке. Из-под нависших огромных, точно шлёпанцы Фредиса, ушей смотрела на них пара узеньких добродушных глаз.

— У неё скоро будут поросята? — спросила Гундега, показывая в сторону больших ушей.

— Это же боров! Свиноматка с той стороны.

Вот тебе и на! Гундега не знала, смеяться или смутиться. Но Илма уже повела её дальше: это подсвинок, это боровок, а это нынешняя, весенняя свинка. Илма сновала в проходах между загородками, словно челнок в ткацком станке. У Гундеги даже голова закружилась. Который из них подсвинок и которая свинка? А этот белый великан — свиноматка или боров? Да ко всему ещё «свинячья» порода, учуяв хозяйку, устроила такой ералаш, что даже встревожились гуси в закутке.

Илма показала Гундеге место, где несутся куры, и нашла там два яйца. Только чёрная курица несётся на сеновале, а летом разбрасывает яйца даже в кустах сирени. Не будь она такой тощей, впору бы её и зарезать…

И, наконец, старый сарай. Его вообще не принято показывать гостям, но Гундега не гостья, свой человек. Даже это невзрачное сооружение говорило о зажиточности хозяйки — в одном его конце был душистый сеновал, в другом — высокая поленница дров. Посередине — колода с торчащим в ней блестящим топором и козлы для пилки дров.

— Владения Фреда, — бросила с непонятной улыбкой Илма. — Ну, теперь ты всё посмотрела, — сказала она, останавливаясь посреди двора, и неожиданно так взглянула на Гундегу, словно увидела её впервые. — Ты, Гунит, будешь наследницей всего этого!

Ветер шелестел багряными листьями дикого винограда, и оконные стёкла казались какими-то особенно чистыми, блестящими. Может быть, это оттого, что вокруг тёмный лес? Потому и плети винограда кажутся ярче, и стёкла блестящими, и стены белыми?

Наследница Межакактов…

Трудно было даже поверить в это. После тесной комнатки в Приедиене здесь всё казалось просторным, роскошным. И она — наследница всего! Почти невероятно. Согласившись на предложение Илмы переехать в Межакакты, она думала лишь о том, чтобы уйти от тягостных воспоминаний. В то время всё остальное в её глазах просто не имело никакого значения. У неё никогда не было даже часов или велосипеда, самая ценная её вещь — зимнее пальто вишнёвого цвета с кроличьим воротником. И вдруг теперь у неё своя красивая комната в этом белом доме, и со временем сам дом перейдёт к ней…

Гундега так увлеклась этими мыслями, что даже в шелесте листьев ей слышалось: «Наследница Межакактов…»

Илма заметила радостный блеск в глазах Гундеги и почувствовала, как неудержимо тает последний ледок отчуждения и недоверия в её груди.

— Тебе надо подружиться с Нери, — сказала она, не зная, как ещё выразить своё благоволение.

Гундега принесла из кухни мясистую сахарную кость, какой Нери обычно не доставалось, и подошла к собаке. Собака не лаяла, застыв на месте и не спуская глаз с заманчивого угощения. В глазах животного не было вчерашней звериной ярости, они были тёмными-тёмными, и в них — почти человеческое отчаяние. Но кость Нери не взял…

Это было единственное облачко, омрачившее солнечный, радостный день Гундеги.

Давным-давно, сотни лет назад, здесь всё было иначе. Вокруг шумели леса; сосны, поднявшись на пригорок, выглядывали из-за верхушек лохматых елей, а сквозь заросли черёмухи и ольшаника пролегали тропы, по которым не ступала нога человека.

Но человек постепенно наступал, и лес сдался. Первыми в этом бою пали седые великаны, многочисленные дупла которых служили колыбелями не одному поколению галок. Могучие смолистые красавцы грузно залегли в стенах домов или превратились в стропила, бережно поддерживающие жёлтые соломенные крыши, которые со временем теряли свой золотистый оттенок, тускнели, покрывались мхом. Берёзы входили в жильё человека, сбрасывали свой зелёный покров, снимали белые чулки и превращались в самые обычные столы и стулья. Упорнее всего сопротивлялся мелкий кустарник. Он расползался по земле, цепляясь корнями за самый крохотный кусочек её, пусть даже совсем тощий.

Да, лес отступил, но не исчез бесследно. Он оставил после себя не только пни, строения и журавли, скрипящие над деревянными колодезными срубами, он оставил и своё имя.

И если можно было спорить о названии прежней волости, а нынешнего сельсовета «Нориеши» — оно могло произойти как от слова «нора» — поляна, так и от слова «нориетс» — закат, — то другие названия не оставляли ни малейших сомнений в их происхождении. Здесь были: Межмуйжа — лесная усадьба, Межатерце — лесной ручеёк. Межупите — лесная речка, Междзирнавас — лесная мельница, Межнорас — лесная поляна, Межапукес — лесные цветы, Межмате — лесная мать, Междегас — лесная гарь, Межвиды — лесная середина, Межули — лесовички, Межротас — лесной убор, Межмали — лесная опушка, Межгали — лесные просеки… Если ещё причислить сюда все названия, которые содержат слова «бор», «роща» или «дубрава», получился бы такой длинный и запутанный перечень, что без помощи поселённого списка сельсовета и не разобраться.

Впрочем, Гундеге было безразлично, подтверждалось ли всё это, рассказанное незнакомым парнем, записями и документами. Просто было занятно — и этого достаточно. Странный парень. Ей этот лес казался мрачным, чужим. А шофёр говорил о нём, как о чём-то давно знакомом. Точно он сам видел волков и серн, идущих по тропинкам на водопой к тому ручью, который называется Межупите и протекает по низине тут же, за Межакактами. Не мог он видеть! Ведь теперь волки лишь изредка забредают, да и серны не часто встречаются. Вот только разве зайцы.

Шофёр рассмеялся. Какой же это зверь — заяц! Просто лопоухий — и всё, безо всякой романтики.

Гундега смотрела на лежавшие на руле руки парня — крупные и широкие. «Настоящие медвежьи лапы, — подумала она. — Сам такой стройный, а руки…» Даже большой руль грузовика в этих руках казался игрушкой — так легко и бережно они его держали, точно боялись сломать…

Шофёр вёз её от самой Сауи. У Гундеги не было часов, и она чуть-чуть опоздала на автобус — всего на какую-то минуту или две. Но этого было достаточно, чтобы она со своими покупками осталась на дороге.

Она медленно пошла за удалявшимся автобусом. Может быть, за городом удастся остановить какую-нибудь машину. Ведь следующий автобус идёт только вечером.

Гундеге посчастливилось. Не успела она выйти на большак, как её, нагнала полуторка. Гундега «проголосовала», и шофёр, выглянув в окно кабины, спросил: