Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

Тринадцати лет он уже закончил школу и, хотя был еще мал, стал выполнять обязанности хальфы, то есть помощника учителя. Каждый день, когда школьники расходились по домам, махдум отдельно занимался с ним арабской грамматикой, заставлял читать и заучивать наизусть строки из «Гулистана» Саади.

Когда Анвару исполнилось пятнадцать лет, он мог уже самостоятельно вести уроки в школе, хорошо владел персидским языком и знал немного арабский. Сначала махдум поговаривал о том, чтобы отдать Анвара в медресе, но потом уж не заикался об этом, ибо, привыкнув к помощи Анвара, заметно обленился и меньше внимания уделял школе. А чтобы Анвар не думал о медресе, он сам занимался с ним и арабским и персидским языками, проходил синтаксис и морфологию их. Отношения между махдумом и Анваром были дружеские. А Мохлар-аим любила его, как родного, и утешала, когда он грустил. «Не расстраивайся, не печалься, джигит, — говорила она, — взгляни на эту красивую девочку, я непременно выдам ее за тебя замуж!»

Но не удалось Мохлар-аим выполнить свое обещание: поссорившись с махдумом, она вынуждена была уехать к старшему сыну в Маргелан. Уезжая, Мохлар-аим не забыла об Анваре, позвала свою невестку Нигор-ханум и сказала ей: «Лучшего зятя вы не найдете. Когда, бог даст, Рано вырастет, выдайте ее за Анвара».

В детстве Анвар был тихим и смирным ребенком. Он мало бывал в обществе сверстников, редко играл с ними, ни с кем не дружил, не шалил и редко смеялся. В глазах его всегда была какая-то грусть. Может быть, он стал таким потому, что мало видел ласки и радости в родной семье, но ведь братья-то его были совсем другими. Правда, говорят, что у одной матери бывают разные дети. Анвар был совсем не похож на своих братьев. Впрочем, он несколько изменился с тех пор, как поселился в доме махдума. Он и здесь сторонился ребят, но зато полюбил маленькую Рано и от души веселился, придумывая для нее всякие забавы. Он гулял с девочкой по саду, говорил ей, как называются разные цветы и птицы, ходил с ней на берег реки, заботливо следя, чтобы Рано не оступилась и не упала в воду.

Когда им случалось увидеть похоронную процессию и они слышали, как в толпе жалели сирот, потерявших родителей, Анвар говорил: «Когда умерла моя мама, ее тоже несли по улице… и я тоже, как вон тот мальчик, шел за гробом и плакал…»

Рано внимательно слушала его, засыпала вопросами, и Анвару не надоедало отвечать ей, он старался удовлетворить ее любознательность.

Анвар был не по летам серьезен и чуток, он горячо сочувствовал людям в их несчастьях. С раннего детства он любил цветы. Поселившись в доме махдума, мальчик взял на себя заботу о цветнике, который занимал большую часть сада. Анвар сам поливал и подметал его, выпалывал сорную траву. Никому он не позволял рвать цветы и, если видел, что кто-нибудь из детей срывал цветок, огорчался и бранил виновника. С помощью школьников он добывал семена и рассаду разных цветов. С каждым годом его цветник разрастался и становился все богаче. Летом Анвар поручал ребятам ловить жуков и бабочек; кто приносил их живыми и невредимыми, тому он помогал готовить уроки. Бабочек и бронзовых жуков он выпускал в свой цветник и радовался, когда они садились на цветы. В летние дни над цветником махдума носились рои белых, розовых, голубых в крапинку, зеленых и желто-коричневых бабочек. Все свободное время Анвар проводил в цветнике.

Все в доме любили Анвара, и он тоже относился ко всем хорошо. Но любил он только Рано да еще своего одноклассника, мальчика, по имени Насим. Насим и Анвар были очень дружны, понимали друг друга с полуслова, делились сокровенными своими мыслями.

Отец Насима был одним из самых влиятельных людей в Коканде, известным во всем ханстве. По происхождению и богатству мальчики были далеки друг от друга, как небо от земли, но юные друзья не придавали этому значения. Насим ничуть не кичился тем, что он сын правителя ханской канцелярии, а Анвар не стыдился того, что был сыном Салима-красильщика, приемышем Салиха-махдума. Посторонний человек, увидев, как эти два мальчика, сидя рядышком, с увлечением беседуют, удивился бы: «Что общего может быть у барчонка в шелках с этим полунищим в рваной рубахе?» Но сами мальчики этого не чувствовали.

Часто Анвар с разрешения махдума проводил у своего товарища пятницу. Он понравился и отцу Насима Мухаммеду Раджаббеку. Насим рассказал отцу, что друг его — сирота, и, вероятно, по просьбе сына Мухаммед Раджаббек несколько раз к праздникам дарил Анвару новую одежду. Такое расположение знатного человека радовало махдума. По мнению махдума, дружба с сыном такого человека, как Мухаммед Раджаббек, скрепленная к тому же дорогими подарками, была большой удачей. При виде этих подарков махдум даже стал иначе смотреть на Анвара и мысленно сказал себе: «Кажется, из него будет толк».

К сожалению, эта дружба продолжалась недолго. Безжалостная смерть оборвала ее. В пятнадцатилетнем возрасте Насим заболел оспой, прививок от оспы в те времена не делали, и мальчик пал жертвой невежества.

Смерть его была тяжким горем для Мухаммеда Раджаббека и его семьи. Но, кажется, еще горше была она для Анвара. Мы не ошибемся, если скажем, что Анвар пролил больше слез, чем родители его друга. Три дня, забыв про махдума и про уроки, он пробыл в доме Мухаммеда Раджаббека. Часами сидел он на могиле друга и плакал. Такая горячая привязанность, такая верность дружбе всех поразила.

Он написал стихи на смерть друга — это был первый его опыт в стихосложении, — и они до слез растрогали родителей покойного. Мы приводим несколько строк из этих стихов:

Мулла Мухаммед Раджаббек с этого дня стал особенно внимателен к преданному другу своего покойного сына. Одаренность Анвара и его бедность заставили Мухаммеда Раджаббека подумать о его судьбе. Стихи Анвара, посвященные другу, были, конечно, по-детски незрелы, но в них было что-то, что вызывало желание позаботиться о судьбе написавшего их.

Началось с того, что две строки из этих стихов Мухаммед Раджаббек приказал начертать на надгробном камне на могиле Насима. А затем Мухаммед Раджаббек решил проявить отеческую заботу о друге своего сына, чтобы Анвар не чувствовал себя покинутым и одиноким, чтобы не мог повторять: «Был в целом мире у меня один лишь друг и утешитель… и плачу я, осиротев, — в пустыне пилигрим усталый».