Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

Во время этого разговора Рано стояла неподалеку с ребенком на руках. Махдум подозвал ее и сказал:

— Хабба!.. Вот здесь мы, Рано, построим дом твоему брату Анвару. Как ты на это смотришь?

Рано не поняла.

— Да ведь есть михманхана, где живет брат Анвар! — сказала она.

— Хе-хе-хе… Ты совсем еще дитя, дочка, — ребенок! — сказал, смеясь, махдум. — Не всегда же брат Анвар будет спать в михманхане. В один прекрасный день он женится, так же как и ты выйдешь замуж… Нужен дом, дочка!

Анвар смутился от этих слов и покраснел. Рано взглянула на Анвара и, будто сердясь, отвернулась от отца и ушла на женскую половину. Так махдум ловко сумел высказать Анвару свою заветную мысль, а заодно как бы обезопасил Анвара от происков дурных людей.

Этот разговор не прошел для Анвара бесследно. Если до сих пор он любовался еще нерасцветшей красотой Рано, не думая ни о чем, то теперь, глядя на нее, он стал лелеять сладкие мечты о счастье.

Махдум не зря беспокоился. Вокруг Анвара объявились разные «бескорыстные» советчики. Одним из таких «бескорыстных» оказался зять Анвара, который так и загорелся, прослышав про семь золотых. Надира, подстрекаемая мужем, стала уговаривать брата:

— Муж говорит, чтобы ты переезжал к нам, обещает женить тебя.

Но Анвар не слушал ничьих советов, не послушался он и сестру. Сказал, что, пока махдум не разрешит, он не уйдет из его дома, но обещал помогать сестре и тем успокоил ее.

Из жалованья за второй месяц Анвар оставил себе три золотых, попросив разрешения сделать домашним подарки. Махдум согласился с трудом, сказав при этом: «Сын мой, это никуда не годится! Ну, да уж так и быть, только впредь не безумствуй больше!» А Нигор-аим купила себе и Рано обновки: себе — шерсти, Рано — атласа на платья.

Потихоньку Нигор-аим стала руководить Анваром. Она уговаривала его не отдавать махдуму всего жалованья, оставлять часть на свои расходы. «Что ты ни дашь ему, все себе возьмет. Но тогда нам с тобой ничего не достанется. А раз так, нужно действовать разумней». Нигор-аим знала, что махдум не станет ссориться с Анваром. Все же, несмотря на все ее уговоры, Анвар месяцев семь-восемь отдавал махдуму весь свой заработок, а за это получал от него только благословение.

Деньги, полученные от Анвара, ничего не изменили в обиходе дома и в привычках махдума, — оставалась, как говорится, «все та же старая баня и старая шайка». Каждый день ели пустой суп, а в праздники плов, сваренный из того, что приносили ученики. Анвар, приходя поздно со службы, ел его простывшим; лепешек дома не пекли, а принесенные в четверг учениками черствели за неделю так, что стучали, как деревянные, и покрывались плесенью.

Скоро Анвару надоела такая жизнь, и он решил последовать советам Нигор-аим. Уж лучше хорошо питаться, чем получать взамен заработанных золотых одно только благословение. Анвар стал покупать мясо и разную провизию для дома, заказывать кушанья, какие ему нравились; приоделся сам и принарядил Рано и Нигор-аим. Купил одежду сестре Надире и ее детям; два золотых истратил на подарки Мохлар-аим, которая жила в Маргелане и сильно болела.

Такая расточительность обеспокоила махдума.

— За этот месяц вы, кажется, сильно потратились, сын мой, — высказал он свои опасения.

— Я только справил самое необходимое, — отвечал Анвар.

На следующий месяц, когда Анвар купил одеяла и подушки, махдум так посмотрел на него, что пришлось отдать два золотых за «бескорыстные» моления учителя о благополучии ученика.

Все же махдум был очень расстроен. «Шайтан, что ли, его попутал, прости господи!» — удивлялся он и читал соответствующие молитвы.

Анвар по-прежнему был приветлив и обращался с махдумом почтительно, но, когда вопрос касался его заработка и «ненужных трат», отмалчивался. Это очень угнетало махдума.

— Сын мой, Анвар! — сказал однажды махдум. — Богатство добывается с трудом. Человек может жить и впроголодь, а золото надо беречь… Если твои деньги будут храниться у меня, все равно они останутся твоими, сынок!

Но даже такие чувствительные речи не подействовали на Анвара. Договорившись обо всем с Нигор-аим и Рано, он отдавал махдуму установленную долю — два золотых в месяц. Человек привыкает ко всему, и махдум в конце концов удовольствовался этим и перестал вмешиваться в расходы Анвара. Но всякий раз, когда Салих-махдум получал два золотых, у него щемило сердце при мысли об остальных.

На третий год своей службы в ханской канцелярии Анвар пользовался уже большим авторитетом среди писарей. Несомненно, он лучше всех умел составлять и править документы; у него был красивый почерк, а стиль его отличался простотой и доступностью. Это отмечали все, начиная с писарей, — дворцовые поэты, муфтии, правитель канцелярии Мухаммед Раджаббек и даже сам хан. Худояр-хан приказывал читать себе вслух грамоты и письма, к которым должен был приложить руку, и часто не понимал фраз, составленных наполовину из арабских и персидских слов. «Ваши матери за арабов, что ли, замуж повыходили?» — бранил он писарей. Но каждую бумагу, написанную Анваром, он слушал, как музыку, все было ему понятно в ней, и он говорил, вызывая зависть в сердцах других писарей: «Этот юноша ученее вас всех!»

В конце концов правитель канцелярии Мухаммед Раджаббек стал поручать Анвару составление самых важных бумаг. Отлучась куда-нибудь, он оставлял канцелярию на Анвара, так как доверял ему больше, чем всем остальным. Анвар был беспристрастен и бескорыстен, решал все дела справедливо, не превышал своих полномочий и не интересовался приработками, помимо положенного жалованья.

Мы особенно подчеркиваем эту черту Анвара, ибо даже потом, в правление русского царя, писаря в мусульманских судах получали, как все хорошо помнят, плату «за перо» и всякое маленькое дело раздували и затягивали, чтобы получить взятку. Писаря в этих судах были уменьшенными копиями с писарей дворцовой канцелярии Худояр-хана, которые изображаются в нашей повести. Прошениям на имя хана, написанным не ими, в большинстве случаев не давали хода. Поскольку плату «за перо» получил кто-то другой, а не дворцовые писаря, то такую бумагу обычно рвали, не показав ни главному писарю, ни хану. Если податель прошения справлялся о нем, то ему говорили, что оно было написано неграмотно и оставлено его величеством без внимания, а потому следует написать новое. И жалобщик вынужден был просить дворцовых писарей писать новую бумагу за особую плату. Между писарями канцелярии шли постоянные раздоры, они жаловались друг на друга хану, — как говорится, лили воду один под другого, часто, сводя личные счеты или в угоду хану, губили ни в чем не повинных людей и были причиной ужасных трагедий. Поэтому народ, в особенности бедный люд, поневоле кланяясь им в пояс, боялся приближаться к ним и смотрел на них с отвращением.