Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

Когда Худояр в третий раз сел на престол, Гульшан пришла к нему и попросилась на службу в гарем — во имя «старой дружбы». Милостивый хан удовлетворил просьбу Гульшан-бону и дал ей высокую должность, которую мало кому в гареме мог доверить. В чем заключались обязанности Гульшан-бону, читатель увидит дальше.

Войдя в ворота гарема, Гульшан-бону пригладила растрепавшиеся под паранджой волосы, отряхнула пыль с подола своего синего шелкового платья, поправила на пальцах золотые кольца с рубинами и изумрудами и поднялась по лестнице. Двадцать ступеней лестницы вели в коридор, шедший вдоль всего дворца, по обеим сторонам коридора красовались кованые бухарского стиля двери. Эти двери вели в разные помещения гарема.

Гульшан вошла в длинный коридор и открыла первую дверь. Старая служанка-привратница поклонилась Гульшан и сказала: «Добро пожаловать!» Она пропустила Гульшан внутрь и закрыла за ней дверь. Это был дворик с гаремным бассейном посредине. В медном бассейне переливалась волнами темно-зеленая вода, несколько служанок набирали из бассейна воду. Кроме комнатки для служанок, расположенной в северной части дворика, здесь не было других помещений, а в южной стене была другая дверь. Бассейн этот снабжал водою весь гарем, и несколько раз в неделю в определенные часы его наполняли водоносы, принося воду в бурдюках.

Гульшан сняла паранджу, перекинула ее через руку и, подойдя ко второй двери, очень тихо постучала дверным кольцом. И опять двери отворила служанка-привратница, но теперь это была совсем молоденькая девушка. Она взяла у Гульшан паранджу и тихо приветствовала: «Добро пожаловать!»

Это был первый двор гарема. По всем четырем сторонам двора находились одинаковые залы с расписными стенами, потолками, со стеклянными верандами, с резными ставнями, в каждый зал вела своя прихожая. Небольшой двор был выстлан кирпичом. Несколько служанок в красных шерстяных платьях, с желтыми шерстяными платками на головах, обутые в мягкие сапожки-ичиги и в кавуши, рассыпавшись по двору, занимались кто чем. Их осторожные тихие шаги, разговор друг с другом жестами и взглядами или, в крайнем случае, словами, произнесенными вполголоса, словно они остерегались какого-то врага, находившегося рядом, или боялись разбудить страшного зверя, — все заставляло думать, что здесь творилось что-то необычное. Гульшан, будто чувствуя это, тихо поздоровалась со служанками и спросила шепотом одну из них:

— Его величество?

— В царских покоях! — отвечала служанка почти неслышно.

Царские покои — личные комнаты хана, три зала, в которых хан ел, спал, принимал жен — были расположены вдоль двора с гаремным бассейном, примыкая к дворцовой канцелярии и к тронному залу. Эти комнаты, как и полагается царским покоям, были выше других и занимали восточную часть дворца. Южная часть отведена была для гарема, в западной были кухни, помещения ханской казны, выходы в другие дворы и разные залы.

Услышав, что «его величество в царских покоях», Гульшан немного помедлила, словно не решаясь, идти туда или нет, потом поправила волосы, платок, одежду и направилась к царским покоям. Она сделала три-четыре шага, когда из зала напротив вышла служанка и поманила ее.

— Огача-ханум зовут вас, — прошептала служанка.

Гульшан повернулась и пошла за служанкой. Она вошла в прихожую, три служанки вышивали, сидя вдоль стены. Гульшан приветствовала их. В эту минуту из зала вышел, шурша желтой атласной одеждой, красивый, беленький, черноглазый мальчик, лет шести.

— Здравствуйте! Здоровы ли вы, мой маленький повелитель? — сказала Гульшан, прижав к груди руки и низко кланяясь ребенку.

Мальчик не ответил, улыбнулся, посмотрел на Гульшан и убежал обратно в зал. Гульшан сняла кавуши у порога, чтобы ступить на ковер. Прихожая была обширной комнатой с росписью по стенам, с одиннадцатью потолочными балками; в стенных нишах лежали атласные и адрасовые одеяла, длинные тюфячки для сиденья, на полках была расставлена китайская и кашгарская фарфоровая посуда, бухарские медные и серебряные блюда и кувшины.

Когда Гульшан сняла кавуши, вышивальщицы встали со своих мест, подошли к ней и поздоровались. Служанка, которая позвала ее, вышла из зала и сказала Гульшан:

— Войдите!

Подойдя к двери, Гульшан поправила большой белый платок на голове и вошла в зал. Служанка, и здесь стоявшая у входа, поклонилась, сложив руки на груди, и сказала:

— Добро пожаловать!

Красота зала, убранного редкостными коврами, бархатными тюфяками — курпачи, золотой и серебряной посудой, ослепляла глаза. Цветные стекла трех небольших, выходивших во двор окон, сами по себе были украшением зала, так как переливались разными цветами, и свет, проходя через них, отражался красноватыми огнями в люстре, висящей посреди потолка. У стены сидела на шелковом ковре для молитвы, обратясь лицом на восток, женщина и ласкала прильнувшего к ее коленям мальчика. При входе Гульшан женщина обернулась. Гульшан, сложив руки на груди, остановилась у двери и, согнувшись вдвое, низко поклонилась.

— Пожалуйте, Гульшан! — сказала женщина. — Здравствуйте, садитесь!

Гульшан, поклонившись, подошла к окну, села и помолилась:

— Да пошлет бог еще больше счастья и славы аим-ханум! Да продлит на долгие годы жизнь сына хана!

Служанка, стоявшая навытяжку у дверей, тоже села и прочла фатыху. После молитвы она вновь стала у дверей.

Сидевшая на молитвенном коврике и ласкавшая мальчика женщина лет тридцати пяти, в атласном платье с каймой, в безрукавке из бухарского бархата, с вышитым платком на голове, была уважаемая Огача-аим, жена хана, а мальчик — его любимый сын Урманбек. У Огача-аим были миндалевидные, чуть раскосые, как у китаянки, глаза. Весь облик ее свидетельствовал, что она не из дочерей Туркестана, но в речи ее не чувствовалось никакого акцента. Настоящее имя ее Масуда-ханум, но она более известна была под именем Огача-аим. Это говорит о том, что женщина эта родом из Кашгара, так как уйгуры, вместо нашего «ханум», говорят «огача». Масуда была дочерью Ибадуллы-ходжи, уйгура, жившего в окрестностях Оша. Худояр женился на ней, вторично вступив на престол. Когда он вынужден был вновь оставить трон и бежать в Бухару, большинство его жен изменили ему и вышли замуж; только Огача-аим разделила с Худояром опальные дни и своей верностью заслужила его любовь и уважение. К тому же среди ханских жен она была самая умная и рассудительная, поэтому ей был подчинен весь гарем и сотни служанок. Все скандалы между соперницами разрешались у Огача-аим, все в гареме должны были слушаться ее беспрекословно, и сам хан предоставил Огача-аим право разбирать распри между его женами. Когда наступало время получать новые одежды, вопрос о том, кому что нужно, тоже решала Огача-аим, она давала заказы казначею, и готовую одежду распределяла тоже она. Вся еда на кухне готовилась и назначалась по распоряжению Огача-аим; на посещение бани ханскими женами, служанками, повитухами, портнихами, посещение свадеб и всяких празднеств — на все это требовалось разрешение Огача-аим. Иногда Огача-аим вмешивалась даже в государственные дела, склоняя хана к тому решению, какого ей хотелось, и хан порой соглашался с ней. Когда одна из жен хана, Шах-аим, мать маленького Урманбека, которого хан очень любил и назначил наследником престола, умерла, Худояр поручил воспитание сына Огача-аим. И Огача-аим воспитывала Урманбека как своего родного сына, за что хан уважал ее еще больше.