Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

Не обращая внимания на Гульшан, Огача-аим продолжала разговаривать с Урманбеком:

— Ты что-то очень расшалился, сынок! Вот я пожалуюсь твоему отцу и велю тебя отшлепать.

— Дайте перепелку, тогда не буду шалить!

— Ты уже всех перепелок передушил, злодей ты этакий! Откуда теперь взять перепелку?

— Я их не душил, они сами подохли.

— А за что ты побил няню Зийрак?

— Она не хотела дать мне перепелку!

Огача-аим посмотрела на служанку, стоявшую у дверей.

— Подойди, Мискол, — сказал она ей и погладила Урманбека по спине. — Ну, пойди поиграй с няней, а перепелку найдем тебе завтра.

Служанка повела Урманбека к выходу.

— Ко мне никого не впускайте, — сказала Огача-аим. — Закрой за собой дверь!

Когда служанка с мальчиком ушли, Огача-аим перешла с молитвенного коврика на курпачи и сказала:

— Подойдите ко мне поближе, Гульшан!

Предчувствуя важный разговор, Гульшан подошла и, сложив руки на груди, опустилась на колени.

— Что нового в городе, Гульшан-бону?

— Разве есть новости, которых не знала бы Огача-аим?

— Все ли у вас благополучно, здоровы ли ваши домашние?

— Слава богу… милостью его величества и вашей милостью!

— Как дела? — сказала с улыбкой Огача-аим. — Не нашли нам еще соперницу?

Гульшан потупилась. Огача-аим, улыбаясь, ждала ответа.

— Хоть вы и стараетесь отыскать нам соперницу, но, конечно, не по воле вашей, а по велению сеида, поэтому я не могу вас винить, — сказала Огача-аим.

Эти слова помогли Гульшан оправиться от смущения.

— Конечно, госпожа…

— Надеюсь, однако, что вы не захотите пренебречь моими советами, — сказала уже серьезно Огача-аим. — Я буду говорить с вами по секрету.

— Ручаюсь моей головой, госпожа!

Огача-аим взяла лежащую рядом подушку и облокотилась на нее.

— На днях я договорилась с тетушкой Батырбаши. Но сеид не должен ничего знать. Надеюсь, вы будете осторожны? Ведь мы давно с вами дружим.

— Ваша служанка не сплетница, госпожа.

— Вот и хорошо, так и должно быть, — сказала Огача-аим. — Вы не чужая, Гульшан, от вас скрывать нечего: нас — жен у хана — сейчас десятки [63] По шариату положено иметь не более четырех жен. Худояр несколько раз переводил в рабыни четвертую жену и женился вновь. (Прим. автора.) . Если считать и всех служанок, то жен наберется больше ста. Стараниями тетушки Батырбаши, окрестных беков и еще кой-кого гарем сеида за последние три-четыре года очень пополнился. Мы думали, что, перебравшись в новый просторный дворец, заживем привольно, а получилось так, что у нас с каждым днем становится все теснее. Служанки в нашем дворе живут по восьми-девяти человек в комнате. Если так пойдет дальше, через год придется строить еще один дворец. Но это же невозможно. Подумайте, если сеид все свое внимание будет отдавать гарему, могут пострадать дела государства, и мы будем виноваты. Вот, пораздумав обо всем этом, я и решила с вами поговорить… Моя мысль понравилась тетушке Батырбаши, она обещала помочь мне. Вы тоже, Гульшан, обдумайте все хорошенько и скажите мне, как вы смотрите на это.

Гульшан, словно не понимая, о чем говорит Огача-аим, задумалась.

— Госпожа, ваша покорная раба не совсем поняла, о чем вы говорите?

— Ну, если еще не поняла, так вот что: больше не приводите в гарем новых служанок и жен! — сказала Огача-аим.

Гульшан опустила голову. Приказание Огача-аим ей было совсем не по душе. Кому же приятно лишаться хлеба насущного?

— Но, дорогая госпожа, что я значу сама в этом деле? На то есть воля хана… Я только стрела, которую выпускает его величество!

Огача-аим пристально смотрела на Гульшан. Но та опять потупилась, избегая ее взгляда.

— Конечно, мы все стрелы, которые направляет его величество, — сказала Огача-аим, начиная сердиться. — Но рыскать повсюду только потому, что приказал хозяин, не разобравшись, хорошо ли это, нужно ли, — просто глупость! Если вы и я — верные рабыни его величества, то мы не должны наносить ущерб государству сеида, мы должны быть его разумными друзьями. Тут-то мы и можем проявить нашу преданность сеиду… Хоть со стороны это и может показаться изменой ему, на самом же деле это проявление верности и дружбы, потому я и делаю вам это предложение. Не вздумайте… вообразить, что я ревную сеида, ведь и сейчас я сто первая его жена. Глупо ревновать, будучи одной из ста жен! Меня толкает на это, как я уже вам сказала, моя преданность и искренняя тревога за дела государства. Вы поняли меня, Гульшан?

Гульшан поняла, что рассердила Огача-аим словами «я стрела, которую выпускает его величество».

— Я сказала вам это в другом смысле… конечно, мы… — начала она извиняющимся тоном.

— Если вы сами не знаете, как поступить, спросите совета у меня.

— Конечно, если вы, как истинный наставник, возьмете меня за руку и поведете, я готова голову сложить за счастье его величества!

— Раз так, будем хранить нашу тайну, потому что это — забота о государстве, а вовсе не измена, — сказала Огача-аим. — Мой совет вам: отныне выполняйте ваши обязанности обдуманно.

— А если хан будет меня принуждать?

— Этого легко избежать, — сказала Огача-аим. — Как можно реже показывайтесь на глаза хану, а если уж попадетесь ему на глаза, то говорите, что никак не можете найти красивой служанки и просите вас извинить. Он вас не будет мучить и не накажет за то, что вы не нашли достойной красавицы. А если вы нуждаетесь в деньгах, я вам помогу по мере моих сил. Хорошо, Гульшан-бону?

Лицо Гульшан просияло:

— Хорошо, дорогая госпожа!

— Ахсан!

Одна из девушек, сидевших в передней, казначей Огача-аим, прибежала на зов.

— Что прикажете?

— Дай Гульшан два золотых и накинь на нее новый мунсак [64] Мунсак — женская одежда, короткий легкий халат. !

Ахсан поклонилась, сложив руки на груди, и вышла.

— Если что понадобится, приходите ко мне, запросто, не стесняйтесь!

Гульшан поклонилась, низко нагнув голову, поблагодарила. Дверь отворилась, вошла Ахсан, держа в руках мунсак, и остановилась перед Гульшан. Та встала с места и склонилась перед ханшей. Ахсан накинула на гостью мунсак и вложила ей в руку два золотых. Гульшан осторожно опустилась на ковер. Ахсан тоже присела на корточки. Гульшан подняла руки для благословения, Ахсан сказала: «Аминь!»

Потом Гульшан и Ахсан-казначей, пятясь спиной к дверям, вышли от Огача-аим.

Когда Гульшан вышла в переднюю, девушки стали ее поздравлять с высокой милостью — ведь она «была удостоена любезного внимания». Надевая кавуши, Гульшан посматривала на царские покои. Потом она попрощалась со служанками и вышла во двор. Как мы уже говорили, вокруг этого двора жили любимые ханские жены, каждая со своими повитухами, портнихами, служанками и рабынями.