Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

— Да, это собака, ваш муфтий Шаходат! — воскликнул махдум. — Вот мне и кажется, что для защиты от ему подобных вам нужен свой человек. Молоды вы еще, мой сын! Неужели вам требуется чье-то разрешение, чтобы принять нового писаря?

— Нет.

— Ну вот! «Что стоит карнайчи разок дунуть в свой карнай [76]?» Завтра я скажу, чтобы он явился к вам.

— С этим успеется… Сначала я кое с кем посоветуюсь.

— Хорошо, можно их уважить, и для виду посоветоваться. А принять на работу его все-таки надо!

Махдум прочел молитву и начал собираться в мечеть — наступал час вечерней молитвы. Выходя на улицу, он вспомнил ишана Гази с его глупой болтовней о предполагаемой свадьбе, о гостях, которые придут на свадьбу, о ханских женах, а главное — о многочисленных подарках от них… Куда их девать? Уже в мечети, когда суфи читал молитву, махдум подумал о служанке, которую могут подарить Рано. Уж лучше бы не дарили — лишний рот в доме.

Шел сентябрь, но погода стояла жаркая. Была пятница. В середине чисто подметенного и свежеполитого дворцового сада возвышалась большая супа, покрытая красным ковром с вытканными на нем тюльпанами. На ковре лежала бархатная курпача, а поверх нее брошена шкура льва.

Сейчас эта супа была пуста: и хан, и его приближенные отсутствовали. Но все небольшие супы, стоявшие напротив, были заполнены. На них восседали визири, военачальники, верховные судьи, шейх-уль-ислам [77], судьи, высшее и городское духовенство, ученые-ишаны, придворная знать и низшие чины — курбаши и начальники районов. Духовные лица были одеты в халаты из бенаресского шелка, головы их покрывали белые величественные чалмы; на визирах и военачальниках — бархатные и шелковые халаты, чалмы, а на некоторых — шапки из каракуля.

Сегодня, перед пятничной молитвой, хан намерен развлечься. Потому и собралась здесь вся знать. Устремив взоры к роскошно отделанным внутренним воротам дворца, все ждали выхода его величества.

Немного подалее ханской супы стоял шалаш. В нем сидели и беседовали несколько человек.

Наконец из ворот дворца вышел Дервиш-удайчи, он сделал знак всем встать, потом подошел к воротам, встал сбоку и застыл в поклоне.

И вот, в тесно облегающем большой живот парчовом халате, низко опустив на лоб белую шелковую чалму, показался Худояр-хан. Все склонились перед ним. За ханом шел его малолетний сын Урманбек в красных бархатных одеждах. В красное сукно были одеты следовавшие за юным наследником красивые как на подбор телохранители. Эти шестнадцати — семнадцатилетние красавцы шли в десять рядов по четыре в ряд.

Хан подошел к супе.

И тут же откуда-то снизу раздались звуки музыки. Музыканты заиграли красивую, торжественную мелодию «Сарбозча». При повторе ее вся свита запела:

Хан поднялся по ступеням супы. Урманбек следовал за ним. Юные телохранители, обойдя супу, стали позади хана и начали выстраиваться по всем правилам для охраны его величества.

Хан сел на львиную шкуру и указал Урманбеку место справа от себя. Присутствовавшие продолжали стоять склонившись. Телохранители окружили хана с трех сторон. Хан сделал знак почтительно склонившимся людям, разрешая им поднять головы. Все выпрямились и скрестили руки на груди. Музыка смолкла.

Удайчи взошел на супу и поднял руки. Этот жест повторили все.

— Да сгинут наши враги, изменники, предатели! Дай, боже, государю нашему и его стране благоденствие и покой!

Помолившись, все провели руками по лицу. Хан сделал знак удайчи, и тот воскликнул:

— Мингбаши, кушбеги, оталык [80], шейхи-уль-ислам и другие господа, его величество хан приглашает вас сесть рядом с ним.

Один за другим стали подыматься на супу придворные, которых называл удайчи. Поклонившись низко хану, они окружили его. Хан снова что-то сказал удайчи.

— Его величество разрешает сесть!

Все, кроме телохранителей, с шумом начали усаживаться. Кое-где слышен был кашель.

И тут удайчи обратился к хану:

— Да благословит аллах его величество и возвеличит его государство… Один из ваших рабов обращается к вам с просьбой. Примете ли вы его?

Хан разрешил позвать просителя. Все взглянули в сторону камышового шалаша. Оттуда вышел человек высокого роста, с черной бородой, на нем был светло-коричневый халат и бязевая чалма со спущенным на четверть аршина концом. Человек шагал неторопливо и важно. У подножия супы он остановился. Все, начиная с хана, улыбнулись, а он поправил чалму, разгладил усы и бороду, отряхнул халат, плотнее завернулся в него и склонил голову перед ханом.

Хан и вся знать хохотали — они узнали любимого ханского шута Закира, по прозвищу «Бык».

Закир-Бык поднял голову и, словно молясь за упокой чьей-то души, поклонился на обе стороны. Все снова рассмеялись.

Удайчи, стоявший по другую сторону лестницы, заметил шуту:

— Не забывай, в чьем присутствии находишься!

Закир стоял неподвижно, сложив на груди руки, и бросил только взгляд на удайчи.

— Сам знаю, не дурак!

— Что же дальше?

— У меня просьба к моему хану.

Снова огласился смехом сад [81].

— Если пришел с просьбой, — сказал удайчи, — то и проси смелей! Ты ведь стоишь перед его величеством — ханом.

— Я обдумываю. Что, уж и подумать нельзя?! Не хочешь ли ты, чтобы я, как сумасшедший Джаббар, ляпнул не то, что нужно, и чтобы меня тоже повесили?

— За то время, что ты пришел со своей просьбой, можно было уже плов сварить.

— А я и варю в уме свою просьбу. Ведь от недоваренного плова живот пучит, не так ли?..

— Почему же ты по дороге сюда не обдумал свою просьбу?

— Он что, спятил? — воскликнул Закир. — У меня больше забот нет, как думать об этом по дороге?!

— А о чем же ты думал?

— Я шел к хану, — значит, готовился к смерти. Думал о детях, которые осиротеют, об их матери, которая тут же выскочит замуж.

— Да что ты без толку болтаешь! Его величество и все эти важные господа ждут…

— Ха-ха-ха! — засмеялся Закир. — Вы каждый день заставляете ждать у дворца тысячи людей, а меня не могут немного подождать?! Хи-хи-хи!.. Ваше величество, у меня к вам просьба!

Хан кивнул головой, что означало «говори!».

— Первая моя просьба к его величеству — убрать вот эту жабью образину! Его кваканье страшнее ваших грозных слов.