Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

— Не плохо кривляетесь, поздравляю!

Анвар оторвался от работы и взглянул на Султанали.

— Что случилось?

— Ничего, — ответил Султанали, улыбаясь, но глаза его горели гневом. — Я пришел за тем документом…

Анвар порылся в бумагах и вытащил одну из них.

— Ответьте, как я говорил.

— Хорошо.

Выходя, Султанали еще раз посмотрел на писарей. Теперь все трое прилежно работали. Султанали ушел. Через некоторое время Шаходат поднял голову, посмотрел на углубившегося в работу Анвара, затем переглянулся с Калоншахом, и во взгляде его чувствовалась укоризна: «Нехорошо получилось». Шаходат покачал головой. Но Калоншах успокаивающе мигнул: «Ничего…» Только мулла Абдуррахман не принимал участия в этой мимической игре. И без того бледный, он еще больше побледнел и весь углубился в работу.

По ходатайству Салиха-махдума Абдуррахман в конце концов получил должность во дворце. Вот уже три месяца работает он писарем у Анвара и со второго начал получать жалованье — пять золотых в месяц. Сначала, находясь, как все думали, под покровительством Анвара, он, казалось, служил добросовестно. Но за это же время он сошелся с Шаходатом, Калоншахом и им подобными. Правда, дружбы между ними еще не было, — они все предполагали, что Абдуррахман — человек Анвара, и боялись при нем болтать лишнее. Когда же через месяц ему назначили жалованье, они еще больше уверились в правильности своего предположения. Но поведение Абдуррахмана заставило их призадуматься. Так, например, переписывая составленные Анваром бумаги, он обращал внимание на то, что в них отсутствуют арабские и персидские слова, и, смеясь, приводил арабскую поговорку: «Не посоленная еда».

Муфтии терялись в догадках — искренни эти насмешки над Анваром или нет? Чувствуя себя обиженными, эти завистники, в свою очередь, ввертывали какую-нибудь ядовитую пословицу, делая вид, что говорят просто так, без намеков на ее переносный смысл. Так, иногда Шаходат, якобы устав от работы, говорил, вздыхая: «Лев умирает в лесу от голода, а собаку кормят дичью». Калоншах подхватывал: «Свинья нежится на тюфяке, в то время как мудрецам приходится спать на земле».

Догадывался ли мулла Абдуррахман или нет, над кем они при этом смеются, но на всякий случай хитро улыбался. Так испытывали они муллу Абдуррахмана весь второй месяц его работы. Он также не терял даром времени: путем намеков, жестов, взглядов давал понять, что сочувствует им. Окончательно убедившись в этом, оба муфтия начали открыто привлекать на свою сторону новичка, хотя его и пригласил на работу ненавистный им человек. Постепенно, уверовав в дружеское к себе отношение, они сделали его своим единомышленником.

Как всегда, бумаги, поступавшие из казы-ханы [86], служили главным источником насмешек. Стоило только Анвару за неимением времени поручить составление ответа кому-нибудь из них, как муфтии начинали пересмеиваться: «Это не по зубам главному писарю».

Так, под влиянием муфтиев, мулла Абдуррахман очень скоро забыл добро, сделанное ему Анваром. К тому же и сам он был не прочь посмеяться над ним и, принижая его, испытывал удовольствие.

Анвар хорошо знал, что муфтии любят прохаживаться на его счет, но он не подозревал об участии Абдуррахмана в этих разговорах. Обо всем догадался Султанали. Однажды он сказал Анвару: «От муллы Абдуррахмана нам проку мало. Было здесь два бешеных пса, нападавших на вас, а теперь третьего вы сами сюда привели!»

Анвар обычно уходил с работы последним. В этот вечер все уже разошлись по домам, но эти два муфтия оставались в канцелярии. Султанали, также находившийся там, понял, что они не хотят его оставить с главным писарем наедине. Он попрощался и ушел. Лишь тогда муфтии стали собираться.

На дворе было холодно. Снег толщиной в четыре пальца покрыл улицу. Обычный для Коканда резкий, морозный ветер острыми снежинками больно колол лицо. Люди нахлобучивали меховые шапки, наматывали чалмы на лоб и уши, поднимали до носа край халата. По улице бежали с такой быстротой, словно могли упустить, проворонить что-то. Снег и мороз подарили всем кавуши со скрипом. Уж не отличить было обувь баев и беков от обуви бедняков и ремесленников — и нарядные сапоги, и простые кожаные кавуши скрипели одинаково громко. И даже деревянная обувь — на некоторых была и такая — поскрипывала весьма приятно.

Анвар не бежал, как все, но и он шел быстрым шагом. У кирпичного моста, проложенного над речкой, подле небольшого домика стоял караульщик, укутанный в тулуп. Увидев Анвара, он приблизился к нему, поклонился и сказал:

— Ваша милость, видно, замерзли… У меня разведен костер.

Анвар высунул нос из-под ворота халата, улыбнулся и направился к двери, из которой шел дым. Сторож прошел вперед, открыл дверь, и Анвар последовал за ним в сторожку. Она вся почернела от копоти. На полу посредине горел костер, пламя его вырывалось в отверстие, сделанное в потолке. У костра сидел Султанали и палкой поворачивал дрова, поправляя пламя.

— Вы тоже окоченели? — со смехом спросил Анвар.

— Нет ничего горячее огня и объятий пылкого юноши, как сказала одна женщина… Ну, подсаживайтесь!

Покоряясь настойчивым приглашениям Султанали и караульщика, Анвар присел у костра на сложенную вчетверо кошму и протянул руки к огню.

— Садитесь и вы, почему стоите? — обратился Анвар к караульщику, почтительно стоявшему перед ним.

После этого приглашения сторож присел на корточки и подвинул к огню кумган.

— Крепкий мороз! — заметил Анвар, немного согревшись. — А вы вышли из дворца и сразу наткнулись на костер.

— Думал, совсем окоченею, пока домой дойду, — рассказывал Султанали. — Тут, вижу, у Таира-ака дым валит из дымохода, открыл дверь… А здесь просто благодать! Может, это и назойливо, но все же зашел, что тут такого?.. А вас Таир-ака сам, видно, пригласил? Пожалуй, еще чаем начнет угощать?

Таир еще ближе поставил кумган к огню.

— Сейчас заварим, ваша милость, сейчас. Вода уже закипает… А у нас есть хороший зеленый чай.

— Ну, если только сами собираетесь пить, — сказал Анвар. — Для меня не нужно заваривать, я скоро уйду.

— Куда это? Бросать такой хороший костер!

— Домой… А вдруг меня кто-нибудь ждет.

— Да кто это придет в такой холод? Таир-ака, заваривайте чай, мы не отпустим главного писаря!

— Слушаюсь, ваша милость! Пусть они попьют чая бедняков, — сказал Таир, взял в углу охапку щепок и подбросил ее в костер. Потом он отодвинул от огня кипящий кумган и заварил чай.

— Нельзя уходить от такого костра, — сказал Султанали. — Выпейте одну-две пиалы чаю, и послушаем, что скажет Таир-ака.