Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

Анвар улыбнулся. Таир снял с колышка, вбитого в стену, узелок, вынул из него несколько лепешек, горсть катта-курганского кишмиша и положил все это на подносик.

— Бедность, ваша милость, — сказал он извиняющимся голосом, ставя поднос перед Анваром. — Нет у меня достойного вас угощения…

— Ничего… Я люблю сидеть и пить чай вот в такой темной комнате, прямо у костра, — заверил. Таира Анвар.

— В этом есть своя прелесть, — подхватил и Султанали.

— Да, да, что-то поэтическое, дервишское, — сказал Анвар. — В детстве, когда я остался сиротой, я жил точно в такой обстановке у моей сестры. Ее муж — бедный ремесленник. Зимой в их доме так же жгли костер, и мы, сидя у огня, пили чай. Все это я бережно храню в своей памяти и вспоминаю с любовью.

Таир-ака протянул Анвару глиняную пиалу с чаем. Догорающие щепки в костре вспыхнули напоследок высоким пламенем. В темной сторожке стало светло от рассыпающихся искр.

— Есть у вас семья, дети, Таир-ака?

— Нет, ваша милость! Я живу здесь один… Молюсь за благоденствие народа.

— Таир-ака похож на вас, — рассмеялся Султанали. — Зачем вы свадьбу отложили на весну? Проведете зиму в одиночестве, так же как он. Нехорошо!

— А мне нравится такая жизнь. Зачем заботы на себя брать, не правда ли, Таир-ака?

Таир-ака ворошил палкой угли.

— Если средства есть, то не худо иметь семью, ваша милость.

— Зачем?

Все еще вороша угли палкой, Таир-ака помолчал. Потом, стряхнув искры, залетевшие в его бороду и усы, сказал:

— Если бог пошлет ребенка, то на старости лет он подмогой будет. — Таир-ака снова поправил огонь. — Вот у меня нет никого, а ведь мне уже за пятьдесят, ваша милость. Пока силы есть еще, сам о себе забочусь. Но придет время, сил не станет, кто за мной ухаживать будет?.. Заболею, кто мне тогда подаст воды? А когда наступит срок, придет за мной смерть и бог заберет то, что дал мне на время… закроются мои глаза, умру я в каком-нибудь углу, и кто об этом узнает? Никто! А если у человека есть дети, такого не случится.

— Ваша правда! — воскликнул Султанали. — Человек не знает, что его ждет. А если есть дети, то есть и надежда.

Анвар призадумался, помолчал.

— Ну что же, женить вас? — спросил он, протягивая Таиру пустую пиалу.

Таир-ака благодарно улыбнулся.

— Э, ваша милость, — сказал он, — уже поздновато.

— Почему это?

— Посмотрите на мою бороду, от нее идет запах тления.

— Это не так. Вы выглядите моложе нас.

— Душа постарела, ваша милость, душа, — сказал Таир-ака, прикладывая руку к сердцу. — Душе больше ничего не надо, только покоя… А когда он наступит, неизвестно.

Разговор на этом прервался. Анвар посмотрел искоса на Султанали, и тот понимающе кивнул головой.

Таир-ака выбирал угли из золы и бросал обратно в костер. Но костер потерял свой жар, тихо колебалось его пламя, чадя синим дымком. Зола вместе с дымом улетала вверх, догоревшие сучья превращались в уголья.

Собеседники, словно сговорившись, молча смотрели на догоравший костер.

По-видимому, муфтии ушли вслед за мной, мирза Анвар? — спросил Султанали.

Неизвестно, слышал ли глубоко задумавшийся Анвар эти слова, но он кивнул головой.

— Когда я, распрощавшись с вами, вышел на улицу, ваш друг мулла Абдуррахман уже ждал их. Видно, они собирались продолжить разговор.

Анвар, отрываясь от своих мыслей, нехотя повернулся к Султанали.

— Какой разговор?

— Ну, собственно, не разговор, а сплетни.

Анвар рассмеялся.

— Вы ненавидите муллу Абдуррахмана.

— Да и есть за что. Он ведет себя неподобающим образом: притворяясь вашим другом, действует как враг.

— Мы не знаем, что у него на душе.

— Во всяком случае, не доброе. Эта ящерица нам не друг.

— Ну и что же? — улыбнулся снова Анвар.

— Скажите, муфтии нам враги или друзья?

— Может быть, и враги. Но мы им не враги.

— Прекрасно! — воскликнул Султанали. — Человек благодаря вам устроился на работу, а затем только то и делает, что перешептывается с вашими врагами, целует их в рот и в нос… Что мы должны думать о таком человеке? Он или враг, или дурак. Но мулла Абдуррахман не дурак, он видал виды — стреляный воробей! Значит, вывод может быть один — он враг. Если вас не убеждают мои слова, обратимся к мудрости шейха Саади, он говорит: «О мудрец, остерегайся друга, который общается с твоим врагом!»

— Разве я считаю муллу Абдуррахмана хорошим человеком?

— Вы, может быть, и не считаете, однако обращаетесь с ним незаслуженно хорошо. Это дает повод наглеть тем жуликам.

— Как же, по-вашему, нужно себя вести? — спросил Анвар, беря с подноса две изюминки.

— Муллу Абдуррахмана надо удалить из дворца, пусть себе священнодействует в мечети. Да и для муфтиев найдутся должности в казы-хане.

Анвар засмеялся, покачав головой. Таир-ака разворошил костер и постелил коврик для вечерней молитвы. Султанали встал на место, какое полагается имаму, и все трое начали молиться.

Помолившись, они снова присели у костра.

— Разве их трудно убрать? — спросил Султанали.

— Убрать-то легко, но заслуги в этом мало! — засмеялся Анвар. — Ваши слова напомнили мне об одном человеке. Хороший, честный человек… один из прихожан муллы Абдуррахмана. Зовут его… ах да, его зовут Сафар, он ткач. Вчера, вернувшись из дворца, я застал его у себя дома. «Пожалуйста, входите, Сафар-ака», — говорю. А он взволнованно рассказывает, будто слышал от какого-то приятеля муллы Абдуррахмана, что мулла сказал: «Под мирзу Анвара скоро хлынет вода». «Это что значит? — спрашивает меня ткач, вконец расстроенный. — Почему под вас может хлынуть вода?» — «Ну, — говорю я, — пока подо мной сухо… А если и хлынет вода, вы научите меня ткать?» Он ничего не ответил, а все повторял то же, что и вы: «Наш имам — грязный сплетник, его надо прогнать!» Ну — как, Султанали, вам по душе эти слова?

— Да, ткач Сафар ваш искренний друг, — уверенно сказал Султанали. — Я убежден, что этот гнусный мулла-скорпион затаил против вас в сердце злобу.

Таир, молча перемешивавший в костре угли, вдруг спросил:

— Сафар-ткач — это не тот ли худой, длинный, сутулый, ваша милость?

— Да, он.

— Это мой друг. Мы с ним каждое лето работали поденщиками. Славный малый!

— Ясно, — отчеканил Султанали. — Все ясно. Абдуррахман в злобе и мстительности не уступает вашим муфтиям. Забыть добро, которое ему сделали!..

— Пословица недаром говорит: «Соверши хорошее дело и брось в реку. Если его не оценят рыбы — оценит бог». А что сказано у Физули? «Жизнь — это базар, где каждый хвалит свой товар». Мы тоже свой товар выносим на базар, но муфтии, порывшись в своем сундуке, ничего лучше грязных сплетен не нашли…