Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

Сафар сообразил, что смущает мальчика, и, смеясь, сказал:

— Ты не понял? Жаль! Ну, расскажи хотя бы то, что понял.

Маматкул вздохнул с облегчением и невольно вновь взглянул на карман Сафара.

— Если не расскажу о книжных словах, деньги все равно дадите?

Сафар, смеясь, достал деньги из кармана и раскрыл ладонь.

— Конечно, дам. Вот видишь, из них десять — твои!

— Дядюшка имам… — начал рассказывать Маматкул, а глаза его так и впились в монеты, — дядюшка имам сам был главным писарем во дворце. А потом один человек, не мулла, а какой-то неграмотный, сел на его место… Он сказал про дядюшку имама, что тот плохо пишет, и дядюшку имама прогнали… Там есть еще человек по имени Али. Это он говорил плохое про дядюшку имама…

Сафар перебил Маматкула:

— Кому он говорил дурно про муллу?

— Вот тому, неграмотному… После этого они и прогнали имама. А теперь они хотят прогнать и других. Этот неграмотный очень плохой человек, они говорят… Вот муллы и пришли к дядюшке имаму посоветоваться, что делать.

Маматкул говорил, все время поглядывая на деньги в руке Сафара.

— Деньги не стертые, Сафар-ака? — наконец спросил мальчик.

Сафар засмеялся и, отделив пять полушек, протянул их Маматкулу.

— Да вот, посмотри сам.

Маматкул взял деньги и внимательно оглядел их со всех сторон.

— Как будто не стертые… Сафар-ака, а на одну полушку дадут десять пайса [88]халвы?

— Дадут! Ну, деньги положи пока в карман Остальные получишь, когда кончишь рассказывать. Так, значит, большие муллы пришли советоваться…

— Да! А если я завяжу деньги в поясной платок, они не потеряются?

— Подожди завязывать… Получишь еще пять полушек, и спрячешь все вместе.

Маматкул подбросил деньги, лежавшие у него на ладони, они зазвенели, а он, поеживаясь, заныл:

— Ноги у меня совсем занемели.

— Не сиди на корточках.

Маматкул сел как следует, поджав ноги под себя, но продолжал хныкать:

— Как иголками колет…

— Оставь ты свои ноги, потерпи, рассказывай дальше. Сейчас все пройдет.

— Правда? — Маматкул поглаживал ноги. — С вами тоже так бывает, Сафар-ака? Так вот, большой мулла взялся за бороду и стал грозиться: «Попадется он в силок», — говорит. Дядюшка имам сидел задумчивый, а потом… Ой, ноги колет, Сафар-ака!..

— Сейчас пройдет. Дальше, дальше…

— Дальше? А, я вспомнил! Дядюшка имам еще говорил, что этой весной он должен жениться.

Сафар-ткач прервал Маматкула:

— Кто это он?

— Ну тот, неграмотный… которого они все ругали… Дядюшка имам сказал, что, по слухам, невеста очень красивая. Вот, говорит, надо постараться, чтобы о ней узнал хан. А другие муллы сказали: «Хорошо придумано! Очень хорошо!» — Маматкул замолчал, видимо что-то припоминая, и добавил: — Они еще сказали, что Гульчин все устроит.

— Значит, говорят, Гульчин все устроит?

Маматкул заколебался:

— Я не совсем расслышал. Гульчин, а может быть, Гульчий?.. Нет?

— Ну, еще что?

— Все.

— Только и всего?

— Да, все. Ведь когда я выходил во двор, чтобы налить чай, я не слышал, о чем говорят.

— Ну, ладно. А потом они ушли?

— Ушли. И мне дядюшка имам велел идти домой… Вы бы дали мне денег, я бы их завязал все вместе.

Сафар, смеясь, отдал ему остальные пять полушек.

— Никому не рассказывай, что я тебе дал деньги, хорошо? И о разговоре у имама не рассказывай, богу не нравится этот разговор… Ты не боишься идти домой один?

Маматкул подумал мгновенье, завязал монеты в пояс и, крепко держа этот узелок, пустился бежать, ничего не ответив Сафару.

Когда Сафар прошел в ворота, из ичкари вышла нарядно одетая женщина. Он впервые видел такую красавицу в таком роскошном наряде, и, пока она закрывала лицо, он все глядел на нее и не мог оторваться. Под этим впечатлением он вошел и в михманхану. Анвара там не было, а сидел какой-то чужой человек. Это был Султанали. Сафар поклонился ему, Султанали ответил на поклон и пригласил сесть. Сафар сел и, немного помолчав, спросил, где мирза Анвар. Султанали сказал, что он ушел к одному беку и скоро вернется, затем осведомился, по какому делу пришел Сафар.

— Особых дел у меня к его милости нет, я только искренне молюсь за его благополучие… и мне захотелось просто повидать мирзу.

Султанали знал, что Анвар, по доброте души, многим оказывает благодеяния, и принял Сафара за одного из многочисленных просителей. Однако говорил он с ним приветливо, и Сафар-ткач, видя к себе теплое отношение, почувствовал расположение к Султанали.

Помолчав немного, Сафар опять заговорил:

— Дай бог, чтобы удача всегда сопутствовала мирзе! Душа-человек, хороший человек! С нами, бедняками, он дружит так же, как и с вами. Ко всем одинаково относится.

Султанали удивился. Как-то не вязались эти притязания на дружбу с мирзой Анваром со скромными словами, сказанными Сафаром раньше.

— Да это так!.. Мирза Анвар со всеми одинаков! А чем вы занимаетесь? — спросил Султанали.

— Я ткач, ваша милость. Но мирза не сторонится меня, хоть я всего лишь только ткач. Это и располагает к нему, ваша милость. А вот старейшина нашей махалли, например, тот никогда с нами не поговорит. Истинная правда, ваша милость.

Слова эти рассмешили Султанали.

— Вы правильно рассуждаете. Как вас зовут?

— Я человек маленький, из тех, что живут в укромном уголке, вперед не вылезают… Каков я, таково и мое имя. Я не столь знаменит, как купец Алим-кавок [89], которому достаточно назвать себя, чтобы его все узнали.

Султанали снова засмеялся. Ему очень понравилась «истинная правда» ткача. Он испытывал к нему дружеское чувство.

— А вдруг я узнаю, кто вы, если назоветесь, — в раздумье проговорил Султанали. — Вы — ткач, говорите? Не вы ли на прошлой неделе кое о чем рассказывали мирзе Анвару?

— Возможно. Ведь когда у меня случается свободная минута, я прихожу к мирзе.

— Вы не из прихожан ли муллы Абдуррахмана?

— Вот-вот-вот! Точно так, господин.

— Если не ошибаюсь, вас зовут Сафар?

Ткач даже засмеялся от радости.

— Как? Значит, мирза говорил обо мне?

Султанали, тоже смеясь, сказал:

— А еще прибеднялись, говорили: я не знаменитый купец Алим-кавок, никто меня не знает… А оказывается, вас знает и главный дворцовый писарь, а затем выяснится, что и курбаши [90]и дахбаши [91].

— Виноват, виноват, оказывается, я не знал себе цены!

Так смеясь и остря, они все больше и больше чувствовали расположение друг к другу. Через некоторое время им уже казалось, что они давние друзья. Султанали стал называть ткача просто по имени, спросил, как себя чувствует в последнее время мулла Абдуррахман. А Сафар выразил свою радость по поводу его увольнения и сказал, что мулла ходит позеленевший от злости.