Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

— Я был в келье у имама, наливал ему чай. К нему гости пришли, важные муллы.

— Да, да! А куда ты теперь идешь?

— Я к имаму домой, принесу оттуда плов гостям.

— Да ты настоящий помощник! Ну принесешь плов, а потом, наверное, снова станешь чай подавать?

— Да. Буду прислуживать, пока гости не уйдут.

— Правильно! А когда пришли важные муллы?

— Вот как отец стал созывать на молитву, они и пришли. А сейчас чай пьют, я подавал.

Шагов десять Сафар прошел молча.

— Ты хороший мальчик, Маматкул… А о чем эти почтенные дядюшки говорили?

— Они еще ни о чем не говорили.

— Маматкул, тот, кто выслушает и запомнит их разговор, прямиком попадет в рай. Ты послушаешь, о чем они говорят?

— Да… Отец тоже сказал, что это богоугодное дело.

— Молодец, Маматкул! Непременно послушай! Если хорошо послушаешь, а потом придешь ко мне и расскажешь, о чем они говорили, я дам тебе десять полушек.

Маматкул, пораженный, смотрел на ткача.

— Правда, дядюшка Сафар?

— Конечно, правда, Маматкул, — сказал Сафар, позванивая монетами в кармане бязевого халата. — Слышишь, монеты звенят. Если ты выслушаешь разговор гостей и потом перескажешь его мне, то получишь десять полушек.

— Вечером я боюсь идти к вам.

— Чего ж ты боишься, Маматкул? Твой друг Аскар и ночью не боится.

— Я собак боюсь.

— Дурачок! На нашей улице собак нет. А к тому же можешь дождаться утра, раз уж ты так боишься… Если имам отправит тебя из комнаты, ты выполняй его приказание, но незаметно подойди к окошечку и слушай!

Маматкул улыбнулся каким-то своим мыслям и утвердительно кивнул головой.

— Если наберешься храбрости, то сразу после их ухода приходи ко мне, я буду ткать в мастерской. Тут же и получишь десять полушек, Маматкул. Сделаешь, да? Ты же ничего не теряешь.

— Хорошо, — сказал мальчик, сворачивая в узкую улочку.

Сафар некоторое время постоял, глядя вслед мальчику, потом повернул назад. Он решил на другой же день отправиться к Анвару и принести ему свежие новости. Вероятнее всего, что и муфтии — враги главного писаря и должны быть изгнаны из дворца. Занятый этими мыслями, он пришел наконец домой. Там его осыпала упреками Тухта-биби, так как сваренная ею к ужину лапша перестоялась настолько, что превратилась в кашу.

Обычно раннюю утреннюю и вечернюю молитвы Сафар ходил читать в мечеть. Остальные — полдневную, предзакатную, ночную — за недостатком времени читал дома. Но сегодня он не пошел вечером в мечеть еще и по особым причинам. Маматкул, торопясь получить свои десять полушек и увидев его там, мог выболтать о подслушанном разговоре при посторонних.

После ужина Сафар отправился в свою мастерскую. Он зажег подле станка коптилку, связал оборванные нити основы, разобрал и расчесал спутавшиеся нити, опрыскал их изо рта крахмалом, снова расчесал и начал обмахивать, чтобы скорее просохли. Наконец основа заправлена в станок; из старой тюбетейки Сафар вынул шпульки с намотанными на них нитками, поднялся на станок и, отодвинув назад бердо, заправил челнок.

Коптилка едва освещала ткача. Сафар, с его сутулыми плечами и впалой грудью, словно слился со станком в одно целое. Каждый нажим на подножки станка сопровождался звуком «чич-чач». Под этот напев челнок сновал из стороны в сторону; уток тянул за собой основу, и через определенные промежутки времени станок производил по четыре вершка бязи.

Сафар один раз в сутки заправлял нитки, этим определялось его ночное рабочее время; а коптилка как бы служила часами: масла, налитого вечером, как раз хватало на этот срок.

Сафар намотал готовую ткань на круглый валик и посмотрел, в порядке ли основа; затем положил под язык насвай и прислушался, не идет ли кто по улице. Он все еще надеялся, что прибежит Маматкул. Ничего не услышав, он заложил в челнок новую шпульку и снова принялся за работу. Тухта-биби сидела в ичкари и веретеном наматывала нитки на шпульки. Намотав кучу шпулек, она наполнила ими широкий рукав платья, принесла их в мастерскую, молча выложила шпульки в тюбетейку и собрала пустые шпульки.

— У меня ноги озябли, — сказал Сафар, — согреться бы…

— Развести огонь?

— Вот спасибо! Хватит нескольких щепочек!

Тухта-биби ушла, а Сафар быстро-быстро, словно рассердившись на что-то, заработал ногами, нажимая на подножки. Челнок так и сновал.

Минут десять продолжалась напряженная работа. Вдруг челнок сразу остановился, Сафар прислушался. Во дворе скрипнула наружная дверь и послышались легкие шаги. Держа челнок в руках, Сафар усмехнулся. Еще два-три шага — и дверь в мастерскую отворилась.

— Молодец, Маматкул, молодец, молодец! Дверь закрой, ну же!

Маматкул прикрыл за собой дверь, поднес ко рту озябшие руки и начал согревать их своим дыханием.

— Озяб, Маматкул? Сейчас разожжем огонь… А я все храню твои десять полушек, думаю, вот придет Маматкул, и я ему их отдам…

В эту минуту дверь приоткрылась и снова закрылась.

— Заходи, Тухта, заходи, здесь Маматкул.

Тухта вошла с охапкой дров в руках и взглянула на мальчика.

— Это ты, Маматкул! — воскликнула она. — Что пришел так поздно? Твоя мать здорова? Все ли у вас благополучно?

Маматкул кивнул ей головой и посмотрел на Сафара.

— У него ко мне дело есть, — сказал Сафар. — А ты разведи огонь поскорее, видишь, он озяб.

Тухта-биби бросила дрова в углубление, где разводили костер, и поднесла к ним лучинку, зажженную от коптилки.

— Молодец, Маматкул! — сказал Сафар-ткач. — Значит, ты, сынок, проводил их и пошел ко мне? Молодец! А приходил к ним еще кто-нибудь?

— Нет…

— Вот как… Значит, мулла не сказал тебе «уходи!»

— Я еще два раз кипятил чай. А если бы меня не было, кто бы это сделал?.. Я подавал им чай и слушал, о чем они говорят.

— Молодец, молодец! — все повторял, смеясь, Сафар. Он посмотрел на Тухту-биби, говоря: «Джигит должен таким быть, а наш Аскарбай тоже ведь джигит». — Ну-ка, Маматкул, подсядем к огню, согреемся и побеседуем.

Они присели на корточки подле костра. Сафар снял кавуши, чтобы получше согреть ноги.

— Тетушка, Аскар-бай спит уже? — спросил Маматкул.

— Спит, — ответила Тухта-биби и, унося пустые шпульки, обратилась к мужу: — Намотаю эти шпульки, хватит на сегодняшнюю ночь?

— Наматывай, там посмотрим.

Тухта-биби вышла из мастерской. Сафар поглядел, улыбаясь, на мальчика. Маматкул ответил ему улыбкой, но почему-то тут же вздохнул, взглянув на карман, в котором Сафар держал деньги.

— Ну, умница Маматкул, говори!

Маматкул задумчиво и нерешительно поднял глаза.

— Все слова у них книжные… Большой мулла читал Коран, но я…