Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

Попрощавшись с женщиной, Рано вернулась в ичкари, а махдум, нарядившись в халат, спустился с айвана. Справившись о том, кто приходил, он отдал дочери распоряжения по хозяйству, так как Нигор-аим с утра ушла в гости к родственникам, и в доме осталась одна Рано.

— Мать придет поздно, приготовь обед пораньше!.. Хабба! Готовь только на себя и на Анвара. Я ведь на свадьбу иду, там наемся, да и мать придет неголодная.

Уже уходя, он снова остановился:

— А братца Анвара спроси, что ему приготовить… так-то лучше будет, дочь моя!

Рано кивнула головой. Махдум ушел, а она вернулась на айван и снова занялась вышиванием. Но вскоре свернула работу и сняла с полки книгу. Но и книга ее не развлекла. Почитав немного, Рано отправилась на мужскую половину. Подойдя к двери, ведущей в сад, она услышала голос Анвара, который с кем-то прощался. Рано в ожидании стояла у двери. Вскоре Анвар, как ей послышалось, направился в ичкари. Рано улыбнулась и спряталась за дверь. Не успел он пройти и двух шагов, как раздалось:

— Здравствуйте!

Услышав этот нежный голос, Анвар сделал вид, что очень испугался, и стал плевать во все стороны [92].

— Из меня прямо дух вон… Что это все значит, девушка?

— Это значит, что я вас испугала.

— Ах, вот как! А что ты тут делаешь?

— Я хотела спросить, что вам приготовить на обед?

— Спроси у отца.

Рано объяснила, что отец ушел на свадьбу и поручил ей позаботиться обо всем.

— Как приятно, что мы с тобой одни на весь дом, — сказал Анвар, улыбаясь. — Пойду-ка закрою ворота.

— Вот как!.. Запрете ворота?!

— Рассердилась, милая! А ты не думаешь о том, что если я войду в ичкари, то михманхана останется без присмотра!

Рано сделала вид, что недовольна.

— Я пришла не за тем, чтобы звать вас в ичкари, а спросить, что вы будете есть!

— Понимаю… Но я хочу, чтобы ты не скучала.

— Я и не буду скучать!.. Что вам приготовить?

— Да, в самом деле, что бы такое заказать? — в раздумье сказал Анвар. — Лапшу режешь плохо, плов у тебя слишком разваренный получается, самсу печь не умеешь, лагман [93]так перевариваешь, что уж лучше просто есть болтушку, а о мантах и говорить нечего… И ты еще осмеливаешься спрашивать — «что сготовить?». Любопытно!

— Ну, если я такая неспособная, то готовьте себе сами.

— Да и я не умею хорошо готовить, потому и помалкиваю. Но если мы возьмемся за дело вместе, то, может быть, нам и удастся что-нибудь сделать… Ты иди, милая, разведи огонь, а я буду резать морковь и лук, хорошо?

Рано молча, как будто все еще сердясь, ушла в ичкари. Анвар, улыбаясь, прошел на мужскую половину дома.

И вот Рано развела огонь и моет котел для плова. Анвар, сидя на маленькой супе подле очага, режет морковь. Девушка все еще делает вид, что сердится, и не отвечает на его вопросы, а когда он говорит что-нибудь смешное, она отворачивается, чтобы он не видел ее улыбку.

— Правду говорят, что, имея дело с женщиной, не трогай ее очаг и прялку… Ты, конечно, еще не женщина, но род твой все же женский… Как резать морковь, мелко или крупно? Правда ли, нет ли, давным-давно жила-была девушка… Попал ей как-то в глаза дым, и она горько заплакала. Спросили, почему она плачет, оказывается, потому что дрова сырые… Ух, сердитая была девушка!.. Не отворачивайся, не отворачивайся! Вижу, что смеешься. Ой, дай тряпку, руку порезал.

Рано кинула быстрый взгляд на его руку и, увидев, что он шутит, продолжала делать свое дело.

— Вот какая девушка: руку порежешь — и то не верит. Осторожно, дорогая, волосы сгорят.

Рано откинула косы за спину, подошла к очагу, налила масла в котел и положила перед Анваром мясо и лук.

Нарезав мясо, Анвар продолжал ее дразнить.

— Эй, скажи-ка, девушка, когда же твоя свадьба? Не нравится проза — спрошу стихами:

Рано улыбнулась и посмотрела искоса на Анвара, потом уставилась глазами в какую-то точку и замерла.

— Ну на прозу не смогла ответить, а на стихи как?.. Впрочем, и смешон же я, — сказал Анвар.

Рано продолжала сидеть молча, не обращая внимания на шутки Анвара. Но вот она повернулась к нему лицом:

Так сказала Рано и тут же добавила:

И снова:

Анвар даже растерялся от этого потока стихов…

— Да, вот это девушка! Настоящая цыганка!.. — воскликнул он.

Рано, мешая угли в очаге, посмотрела на Анвара снизу вверх и улыбнулась.

— Ответ!

Анвар призадумался.

Анвар запнулся — никак не мог подыскать рифму к последней строке. Все слова, приходившие ему в голову, были бедны, похожи на те, что уже произнесла Рано. Как он ни бился, ничего не выходило, тогда он рассмеялся вместе с Рано.

— У вашей птицы есть голова и два крыла, а ног нет, — сказала она.

— Этого довольно! Имея голову и два крыла, птица может летать, а больше ей ничего не нужно.

— О нет! Птице ноги нужны! Взлетит она в небо, полетает и устанет… Захочет сесть на дерево, а без ног не сможет. Вот и упадет на землю, а там ее кошка съест.

Рано заливалась смехом, даже слезы появились на глазах, длинные ресницы смежились. Лицо ее от смеха и тепла раскраснелось и было похоже на румяное яблоко, тонкий носик покрылся капельками пота, похожими на жемчужинки.

Анвар ничуть не огорчился своим поражением. Он готов был сто раз вытерпеть такое же, чтобы увидеть Рано, похорошевшую от смеха и от восторга, который ей доставила ее победа.

Султанали явился в махаллю Кушбеги и прошел в ворота одного из домов. Миновав темный коридор, он постучал во внутреннюю дверь. Кто-то крикнул «сейчас», и тогда он отошел назад. Вскоре из ичкари вышел человек лет сорока, в наброшенном на плечи бекасамовом халате, в рубахе, надетой на голое тело, в кавушах на босу ногу. Поклонившись Султанали издали, он вдел руки в рукава, поплотнее завернулся в халат и подошел здороваться.

— Входите, ваша милость, — сказал он.

Этого человека звали Холбой, он был мужем Гульшан, женщины, умеющей добывать деньги. Этот брак принес ему сытую, спокойную жизнь. День и ночь валялся он, ничего не делая. Все доставляла домой жена, он только готовил обед и подметал двор. В других семьях обычно жены вели хозяйство, а мужья зарабатывали деньги; в семье Холбоя все было наоборот.