Абдулла Кадыри - Скорпион из алтаря

— Добро пожаловать!

Гости почтительно привстали.

— Да осенит господь вас благодатью, почтеннейшие. Тысяча вам благодарностей за то, что удостоили своим присутствием нашу скромную обитель!

Беки поблагодарили махдума, и один из них, по имени Абдурауф-тункотар [95], взглянув на своего спутника, сидящего рядом, начал объяснять цель их прихода.

— Нас к вам прислал его величество хан. Он оказывает вам великую честь…

Махдум привстал и поклонился, хотя и был весьма растерян, так как совсем не представлял себе, в чем могла заключаться эта «великая честь».

Тут заговорил второй бек, Мухаммад-Шариф-дастарханчи [96].

— Не всякий бывает удостоен такой чести… Его величество изъявил желание быть вашим зятем, и нам поручено принести эту благую весть.

Махдум снова привстал, но голос ему уже не повиновался, и он молчал.

— Его величество узнали, что у вашей милости есть дочь, — сказал Абдурауф-тункотар, — и изволили сказать: «Если человек сумел воспитать такого ученого, как мирза Анвар, он, наверное, вырастил умную, хорошую дочь». Нам поручено сказать, что ваша дочь будет окружена таким же почетом, какого удостоили мирзу Анвара. Конечно, не приходится объяснять, сколь дорого и ценно подобное расположение хана…

— Спасибо, спасибо! Дай бог, чтобы приумножились богатства его величества! — пораздумав, ответил махдум. — И если бы у меня была не одна, а сто дочерей, я счел бы своим долгом отдать их в рабыни его величеству… Однако у моей дочери есть пороки и недостатки… Есть и другие обстоятельства, ваша милость!

— Безгрешен только бог, — сказал тункотар, — раб божий всегда грешен, но и всегда его можно простить за это.

Махдум кивнул головой и помолчал, опустив глаза.

— Передайте мою нижайшую просьбу его величеству, пусть он простит меня, но, во-первых, я ничтожный, слабый, бедный раб его величества, не достоин оказанной мне чести, во-вторых, может ли моя простенькая неученая дочь разделить ложе его величества?! Рабыня, она недостойна этого, она не может быть равной великому хану. Мы не имеем права воспользоваться теми милостями, которыми осыпает нас высокий покровитель, мы того не стоим!

— Его величество глубоко уважает людей науки, это и равняет вас с ним, ваша милость.

Бек начал пространно говорить о высоких благах, которые принесет расположение хана. Махдум молчал и только согласно кивал головой.

— Да, конечно, да, конечно… — бормотал он. — Я верный раб его величества! Однако есть еще одно обстоятельство, которое очень смущает меня, несчастного. Я уже обещал отдать свою дочь… мирзе Анвару. Вот это и заботит меня больше всего!

Услышав это, Абдурауф-тункотар посмотрел на второго бека, а тот рассмеялся и махнул рукой:

— Это пустяки! Мирза Анвар свой человек, он предан его величеству. Узнав обо всем этом, он только обрадуется.

— Дай-то бог!

— Мы сейчас пойдем и доложим его величеству о том, что вы возносите за него свои молитвы и что вы согласны… И, несомненно, это весьма обрадует его величество! — сказал Мухаммад-Шариф-дастарханчи, отрезая все возможности возразить что-либо, и продолжал: — Ну, конечно, назначить день свадьбы мы предоставим самому хану. А теперь прочтем фатыху. Фатыха — это печать всевышнего.

Абдурауф-тункотар воздел руки к небу, и махдум, вконец растерянный, последовал его примеру. После фатыхи оба «свата» встали и тут же собрались уходить. От всего происшедшего с такой стремительностью у махдума закружилась голова, он даже забыл, что еще хотел сказать посланцам хана. А это и было самое главное. Но как ни напрягал он свою память, провожая беков до ворот, он ничего не мог вспомнить. И только уже прощаясь с ними, он вдруг воскликнул: «Хабба!» Да, это действительно было важно; он хотел, чтобы о сватовстве рассказали Анвару сами сваты. Они охотно согласились, заверив махдума, что проведут все дело деликатнейшим образом и его имя не будет затронуто.

Проводив высоких гостей, махдум вернулся в михманхану. Он уже ничего не соображал и никак не мог разобраться, хорошо ли, плохо ли то, что сейчас произошло. Но на душе было скверно: он не то жалел Анвара, не то просто стыдно было перед ним. Мысли путались: то он думал, что лучше было бы раньше устроить свадьбу, то вспоминал, что ему предстоит сделаться тестем хана, а это — немаловажная честь. Так все время, думая то об Анваре, то о хане, он никак не мог обрести спокойного состояния духа и закрыл михманхану. Увидев махдума в дверях школы, дети начали повторять урок. Но махдума сейчас раздражал шум, ему нужна была тишина, чтобы всесторонне обдумать неожиданное дело. Войдя в комнату для занятий, он сел на свое место и приказал ученикам замолчать. А когда все затихли, он сказал: «Вы свободны». Детям не пришлось повторять это дважды: они поклонились учителю и мигом исчезли.

Махдум сидел неподвижно и думал, думал… От мыслей об Анваре по-прежнему было тяжко на душе, но его уже окрыляли мечты. Стать тестем хана совсем неплохо. Можно получить большой калым. А если бог пошлет внука, возможно, что именно он станет наследником хана. Сама судьба вмешалась в это дело, потому-то и была отложена свадьба Анвара и Рано. Это судьба предначертала Рано стать женой хана. И все же радужные надежды и мечты не могли прогнать предчувствия какой-то беды, которое овладело его душой. Это было мучительно, и махдум вдруг разозлился на Анвара: «Кто ему велел отложить свадьбу до весны! Он и вообще-то вечно медлит. А теперь, когда хан посватался, кто посмеет отказать хану!» — думал он. Наконец, немного успокоившись, махдум представил себе кубышку золота — калым, уважение и почет от людей… А вдруг он еще встанет рядом с управителем страны, молодым престолонаследником-внуком, подумал махдум и улыбнулся.

Он постепенно приходил в себя, все больше и больше радуясь свалившемуся, словно с неба, счастью. Видя во всем происшедшем доброе предзнаменование, он отгонял от себя тревожные мысли об Анваре. Его уже не беспокоило мнение домашних относительно неожиданного предложения хана. Он сообщил им об этом со счастливым видом. Нигор-аим восприняла эту весть трагически и пролила немало слез, а Рано, читавшая в это время рубайи Хайяма, упала без чувств.

— Бедный Анвар уже свыше десяти лет кормит и одевает нас, и вот какова наша благодарность! — воскликнула сквозь слезы Нигор-аим. — А бедняжка Рано будет сто первой женой, окруженной сотней соперниц!

Придя в себя, Рано словно застыла в полном отчаянии. И лишь махдум, обозвав жену и дочь дурами, ушел, весьма довольный самим собой.

Напомним, что накануне Султанали поручил мальчику-рабу вызвать Гульшан, а сам вышел из дворца. До вечера, поджидая ее, бродил он вокруг дворцовых стен. Вскоре после предзакатной молитвы из дворца вышли несколько женщин, среди них была и Гульшан.