Дэвид Эберсхоф - Девушка из Дании

- Я не понимаю, - сказала Герда, когда они с Эйнаром продолжили путь, - в Калифорнии все казалось таким далеким...

Они прошли через угол Конгенс, где каркасы нуждались в обрезке, дети убегали от своих матерей, а молодые пары лежали на лужайке на одеялах с узорами и желали только, чтобы остальной мир исчез, оставив им одиночество для двоих.

Герда не сказала, куда они направлялись, а Эйнар не хотел спрашивать. День был ярким и теплым, окна вдоль Кронпринцессегады* были открыты, и летние занавески трепетали. Грузовик-фургон проехал мимо, и Герда взяла Эйнара за руку. Она попросила: “Не говори ничего”, но сердце Эйнара колотилось, потому что молодая девушка, поцеловавшая его на лестнице академии, вернулась в его жизнь так же быстро, как и исчезла пятью годами ранее. В эти пять лет он вспоминал Герду так, как вспоминают тревожный и увлекательный сон. Во время войны он думал о ней в Калифорнии. Ее образ, мчавшийся по залам академии с кистями под рукой и металлическими браслетами, отражавшими свет, оставался с ним в течении войны. Герда была самым занятым учеником, которого он когда-либо знал. Посещавшая балы и балеты, она всегда была готова к работе, даже если работать приходилось до позднего вечера, когда большинству других требовался аквавит и сон. Думая об идеальной женщине, Эйнар больше и больше представлял себе Герду. Более высокую и быструю, чем все остальные в мире. Он мог вспомнить, как однажды оторвал взгляд от стола в своем кабинете и увидел из окна, как она пробежалась по сигнальному трафику, проведённому Конгенсом Ниторвым. Ее серо-голубая юбка как плуг прошлась по решеткам и бамперам машин, и щоферы, сжимавшие резиновые луковицы своих баранок, смотрели на нее. Эйнар вспоминал, как она размахивала руками в воздухе и говорила: «Кого это волнует?». Конечно, Герда не заботилась ни о чем другом, кроме того, что имело для нее смысл. Становясь все более молчаливым и одиноким в своей холостой взрослой жизни, пока другие убеждались, что он никогда никому не будет принадлежать, Эйнар начал размышлять над своей идеальной версией женщины. И ею была Герда

А потом она появилась в его кабинете в теплый августовский день, и теперь вела его по улицам Копенгагена, под открытыми окнами гостиных вдоль Кронпринцессегаде*, на которой они слышали визг детей, готовых к летнему отдыху на Северном море, и визг болонки, не готовой к растяжению ее крошечных ног. Когда они дошли до улицы, Герда попросила:

- Обязательно успокойся.

Эйнар не знал, что она имела в виду, но Герда взяла его за руку, и они скрылись за припаркованными автомобилями. Прошлой ночью шел дождь, и бордюры все еще были влажными, а солнце на мокрых резиновых шинах приносило аромат теплого каучука к носу. Это был запах, который Эйнар будет вспоминать, катаясь по летнему Парижу вместе с Карлайлом, и все они будут решать будущее Лили.

Герда вела его от машины к машине, как будто они уклонялись от огня противника. Они шли вниз по кварталу, двигаясь, словно по коридору, где жил герр Янссен, - владелец перчаточной фабрики, в которой пожар убил сорок семь женщин, сгорбившихся на своих ножных машинах; по кварталу, где жила графиня Хаксен, у которой в восемьдесят восьмом была самая большая коллекция чашек во всей Северной Европе - коллекция настолько обширная, что даже она не возражала, когда вспышка гнева одолевала ее и она швыряла одну из них в стену. Они шли вниз по кварталу, где жили Хансены со своими дочерьми-близнецами - девушками такими светлыми и красивыми, что их родители постоянно боялись их похищения. Вниз, к белому дому с синей дверью и оконными коробками, засаженными геранью, цветущей красными, как куриная кровь, цветами, аромат которых даже на другой стороне улицы слышался обильно и горько. Это был дом, в котором отец Герды жил во время войны, и теперь, когда война закончилась, он вернулся в Пасадену.

Из-за капота Лаборде Скифф Герда и Эйнар наблюдали, как грузчики таскали ящики с вещами вниз по ступенькам в грузовик. Эйнар и Герда чувствовали запах герани, судоходной соломы и пот мужчин, когда те поднимали ящик с балдахином от кровати Герды.

- Мой отец уезжает, - сказала Герда.

- А ты?

- О, нет. Я собираюсь остаться одна. Разве ты не видишь?

- Смотря что.

- Наконец-то я свободна.

Но Эйнар не видел, и не только тогда. Он не считал, что Герда должна быть одинокой в ​​Дании, чтобы стать женщиной, которой она себя видела. Ей нужно было отпустить океан и континент между собой и своей семьей, чтобы почувствовать, что она, наконец, могла свободно дышать. Тогда Эйнар не понимал, что это была еще одна из чертовски наглых черт Герды, требовавших клокотать и отталкивать. Никогда прежде он не думал, что поступает так же.

Эту другую часть его жизни написанный «Национал-демократом» некролог тоже пропустил бы. Они не знали, где его искать. И, как большинство газетчиков, молодые репортеры с тонкими волосами не будут достаточно внимательны, чтобы проверить источник. Время истекало. Эйнар Вегенер ускользнул. Только Герда могла вспомнить жизнь, которую он вел.

Некролог, который никогда не будет написан, должен был звучать следующим образом:

«Прошлым летом Лили проснулась в своей комнате в коттедже, и ей стало невыносимо жарко. Стоял август. Впервые после того, как они поженились, Герда и Эйнар решили не отдыхать в Ментоне, главным образом из-за его ухудшающегося здоровья. Кровотечение. Потеря веса. Глаза все глубже погружались в глазницы. Иногда он не мог держать голову за столом. Никто не знал, что делать. Никто не знал, чего хотел Эйнар.

Лили проснулась в то жаркое утро, когда выхлопы от грузовиков, доставлявших угрей в ресторан на углу, поднимался через открытое окно и пылил в лицо грязью. Лили лежала в постели, думая, что сегодня она не сможет встать. Утро прошло, пока она смотрела на штукатурку на потолке, на белые гипсовые лепестки в центре, вокруг основания люстры. Затем Лили услышала голоса в передней. Человек и секунда. Ханс и Карлайл. Она слушала их разговор с Гердой. Герды не было слышно, и это было похоже на разговор двух мужчин. Их колючие голоса заставили Лили подумать о трехдневной щетине на горле. Должно быть, после этого Лили заснула, потому что следующее, что она увидела, было солнце, входившее в комнату из-за зеленых медных крыш через улицу, на которых ястреб свил свое гнездо. Ханс и Карлайл все еще разговаривали. Затем они оказались у ее двери, а после и в ее комнате. Лили все больше и больше думала о том, чтобы поставить замок на дверь, но так и не сделала этого. Она смотрела, как входят Ханс и Карлайл, и это больше походило на мираж, чем на реальность. Они сказали:

- Пошли. Вставай, маленькая Лили.

Она чувствовала, как они тянут ее за руки. Их сила больше была похожа на мираж, чем на настоящее событие. Один из них поднес чашку молока к ее рту. Другой натянул платье ей на голову. Они отвели ее к шкафу, чтобы подобрать туфли. Лили вошла в луч солнца и почувствовала, как горит ее кожа. Ханс и Карлайл нашли для нее зонтик, - бумажный зонтик с бамбуковыми ребрами, и быстро открыли его.