Альфред Коппард - Песнь в мире тишины [Авторский сборник]

И вот через неделю ее снова вызвали в контору в Корнхилле, и седой джентльмен вручил ей чек на восемьдесят фунтов стерлингов, которые мисс Юлейли Барнс надлежало получить в Английском банке. Мисс Барнс выразила желание сделать это немедленно, и посему пожилому длинноносому клерку поручили проводить ее в Английский банк, который был совсем рядом, и помочь получить по чеку.

— Чрезвычайно приятное поручение! — воскликнул этот джентльмен, когда они, пройдя мимо Королевской биржи, свернули на Треднидл-стрит. Мисс Барнс с благодарностью улыбнулась, и он принялся рассказывать ей о других подарках судьбы, прошедших через его руки — колоссальные суммы, очень важные особы, — так что в конце концов Лалли стало казаться, будто Блэкбин, Карп и Рэнсом только тем и занимались, что раздавали состояния всем и каждому.

— Да, но сам я, — сказал после затяжного приступа кашля клерк, который, по-видимому, был подвержен простудам, — сам я никогда ничего не получал и никогда не получу. А если бы мне повезло, знаете, что бы я сделал?

Однако тут они вступили под своды банка, и, увлеченная сложной процедурой, мисс Барнс забыла спросить клерка, как бы он распорядился наследством, и, кто знает, может быть, таким образом она лишилась крайне ценных сведений. Спрятав в сумочку одну бумажку в пятьдесят фунтов и шесть пятифунтовых, она распрощалась с длинноносым клерком, который пылко потряс ей руку и заверил, что фирма Блэкбин, Карп и Рэнсом всегда к ее услугам. Затем, ликующая, как птица, она устремилась на улицу и замедлила шаги только, когда у нее от быстрого бега перехватило дыхание. Тут она поравнялась с витриной машинописного бюро. Весело впорхнув в приемную, она положила листок бумаги перед прекрасной Гебой, сидевшей за машинкой.

— Я бы хотела напечатать это, если можно, — сказала Лалли.

Красавица машинистка прочла текст и уставилась на наследницу.

— Адреса никакого не нужно, — сказала Лалли, — возьмите, пожалуйста, обычный чистый лист.

Через несколько минут она получила аккуратно напечатанный текст в конверте и, расплатившись, поспешила в районное рассыльное бюро. Там она измененным почерком написала на конверте «Ф. Стику Рептону, эсквайру» и их адрес в Холборне. И еще раз прочла напечатанное письмо:

Уважаемый сэр,

Как и многие другие, я искренне восхищаюсь Вашим литературным даром и потому прошу принять это материальное выражение признательности от постоянного читателя Ваших статей, который по чисто личным причинам предпочитает остаться неизвестным.

Искренне Ваш

Благожелатель.

Приложив к письму пятьдесят фунтов, Лалли тщательно сложила обе бумажки и заклеила конверт. Потом служащий передал его мальчику в форме, и тот ушел, беззаботно насвистывая, что несколько обеспокоило Лалли — уж больно он казался маленьким и легкомысленным, чтобы доверять ему такие деньги. Потом Лалли вышла из рассыльного бюро, разменяла одну из пятифунтовых бумажек и позавтракала за полкроны — целых полкроны, но завтрак стоил того. Ах, как чудесен, как заманчив Лондон! А ведь еще два дня, и она бы уехала, но теперь ей нужно сразу написать знакомым в Глазго, что она передумала и устроилась в Лондоне. Ах, как чудесно, как изумительно! Вечером он поведет ее обедать в какой-нибудь дорогой ресторан, а потом они пойдут в театр. Она не очень-то стремилась выходить замуж за Фила, им было хорошо и без этого, но уж если ему так хочется, что ж, она не будет особенно возражать. Они уедут за город на целую неделю. Чего не делают деньги! Удивительно! И, оглядевшись, она ощутила уверенность в том, что ни у одной из сидящих в ресторане женщин, как бы хорошо они ни были одеты, не найдется в сумочке тридцати фунтов.

По дороге домой она поняла, что ее сияющий вид выдаст ее с головой; ей надо быть очень серьезной, сосредоточенной и держаться как обычно, иначе он обо всем догадается. И хотя по длинной лестнице Лалли поднималась пританцовывая, в комнату она вошла очень спокойно, но когда увидела, что Рептон стоит, глядя в окно, понурившись, как усталая лошадь, она не выдержала и с криком «милый!» бросилась обнимать его.

— Ну, здравствуй, здравствуй! — улыбнулся он.

— Фил, милый, как я люблю тебя!

— А сама меня покидаешь.

— Нет! — лукаво воскликнула она, — Я тебя не покину.

— Прекрасно, — пожал плечами Рептон, но, кажется, повеселел. Правда он ни словом не обмолвился про пятьдесят фунтов; может быть, их еще не доставили, а может быть, он хотел сделать ей сюрприз.

— Пойдем погуляем, сегодня такой чудный день, — предложила Лалли.

— Да нет, — он зевнул и потянулся. — Ведь, пожалуй, уже и чай пить пора, правда?

— А разве… — Лалли чуть не предложила пойти куда-нибудь в ресторан, но вовремя спохватилась. — Да, пожалуй. Да, да, пора.

И они остались пить чай дома. А едва успели встать из-за стола, как Рептон заявил, что ему надо уйти по делу. И ушел, оставив Лалли в тревоге и беспокойстве. Почему он молчит про пятьдесят фунтов? Не может же быть, чтобы их куда-нибудь занесли по ошибке? Это подозрение, закравшись ей в душу, быстро превратилось в уверенность, и Лалли преисполнилась трагической убежденности, что это она сама перепутала адрес. Она уже нисколько не сомневалась, что написала не дом номер семнадцать, а дом семьдесят один, ей казалось даже, что вместо Лондона она поставила Глазго. И, хотя это было дико и невозможно, но — какой ужас! — их пятьдесят фунтов достались кому-то другому. Лалли тут же вечером сбегала в рассыльное бюро, но страхи ее все равно не рассеялись, поскольку выяснилось, что шустрый постреленок, которому доверили письмо, уже ушел домой и до завтра узнать ничего нельзя. Теперь она была убеждена, что это он все напутал. Ведь он так легкомысленно отнесся к ее важному письму! Лалли и раньше никогда не доверяла, а впредь и подавно не станет доверять мальчишкам, которые так лихо сдвигают шапку набекрень, злоупотребляют помадой для волос и так назойливо свистят, чтоб только досадить вам. У нее чесался язык спросить, где живет посыльный, но, несмотря на отчаянное желание узнать это, она не посмела наводить справки. Она боялась, что это поставит ее в такое положение… В какое — она не могла бы сказать, но смутно чувствовала что-то нехорошее; нет, нельзя терять голову, надо сдерживать себя, не поддаваться даже любопытству.

Поспешно вернувшись домой, хотя спешить было не в ее привычках, да и не было причины, она написала знакомым в Глазго, но потом ей пришло в голову, что не стоит отправлять письмо сегодня: лучше дождаться утра и узнать, что этот маленький негодяй сделал с ее деньгами. Она чувствовала, что постель вряд ли спасет ее от тяжелых мыслей, но все же решила лечь, а когда Фил вернулся домой, она еще не спала. Раздеваясь, он рассказал, что был на какой-то лекции об уменьшении населения в аграрных районах, однако, даже вытянувшись рядом с ней, он не заговорил о пятидесяти фунтах. Но надо было сдерживаться, нельзя поддаваться даже любопытству, и она взяла себя в руки и в конце концов заснула беспокойным сном.