Альфред Коппард - Песнь в мире тишины [Авторский сборник]

Так уж счастливо сложилась его судьба, что он жил один у себя в саду и что добрых соседей у него было хоть отбавляй. Стоял у него в саду захудалый домишко, который с грехом пополам защищал его от ветра и дождя, но по части иных жизненных удобств мало чем мог похвалиться. Не было у Грогго ни жены, ни кухарки, ни служанки, чтобы внести уют в его убогие владения, и не было очага, чтобы обогреть голые стены его жилища, а когда у старого Грогго являлась надобность в огне, он пристраивался на корточках за порогом своего дома перед охапкой горящих поленьев.

— И взбредет же человеку в голову жить на такой дурацкий лад, — возмущались соседи. — Разумные люди живут в стенах своего дома и вкушают радости домашнего очага. Есть у тебя дом, и кровать, и даже подставка для горшков с цветами, и в доме все приноровлено для жизни, но ты только спишь там, а целыми днями бродишь как неприкаянный под открытым небом, не имея защиты от ненастья и непогоды и от всякой ползающей и летающей нечисти, которая подстерегает тебя на каждом шагу.

— Что еще за нечисть такая? — недоумевал Грогго.

Тут соседи со вниманием оглядывали его сад, поросший золотыми ноготками, ибо, по правде говоря, они не слишком задумывались над тем, что вызывало их воркотню, а просто им необходимо было поворчать — все равно по какому случаю.

— Ну, вот хотя бы эти слизни! — говорили они.

— Слизни? — восклицал Грогго. — Да они и близко-то подползти ко мне не смеют, а если какой и осмелится, я мигом смахну его в огонь.

— Ты должен, — говорили соседи, — обзавестись камином и вывести трубу наружу.

— А для чего? — кричал Грогго.

— Чтобы жить в стенах своего дома.

— А это для чего?

— Чтобы жить как люди, уважая себя и других.

— А это еще для чего?

— Так делают все, и так надлежит делать каждому. Таков закон, такой сложился обычай, и так уж в мире заведено. Ты должен обзавестись камином и греться у домашнего очага.

— Должен! Должен! Должен! — бурчал Грогго. — Да приди ко мне кто угодно и спроси: «Нужен тебе камин, Грогго?» — я бы ответил ему со всей вежливостью: «Еще чего не хватало!». Послушайте, что я вам скажу: нельзя заводить свои часы чужим ключом. Не о том ведь речь, что я должен иметь, а о том, нужно ли мне это.

— Нет, Грогго, именно о том, — вразумляли его соседи. — Да, да, о том, что правильно, а что неправильно, и что хорошо, а что дурно. И бог нам свидетель, мы поступаем правильно и хорошо, иначе чем бы мы были, как не жалкими париями, и раз все мы этому следуем, стало быть, это правильно. Вот что значит судить здраво и со знанием дела, так почему же ты один идешь против всех? Время у тебя есть, сноровки хватает, и камней полным-полно в каменоломне.

— Вот еще! Вам бы только сболтнуть что-нибудь, и ладно. Но я-то дожил до седых волос безо всякого вашего камина, и на что он мне сдался! Мне вольный воздух надобен, да пусть дым от моего костра вверх поднимается, и не по душе мне вовсе день-деньской возиться с совком и сажей, чтобы держать в чистоте каминную трубу.

— Но в каждом доме должен быть камин, и каминные трубы надо чистить.

— Шли бы вы, — говорил им в сердцах Грогго, — шли бы вы себе подобру-поздорову.

Миновали теплые дни, и вот уже завыли холодные ветры, а Грогго все сидел в своем саду, глядя, как медленно клубится дым над его костром.

Как-то зашел к нему священник и обменялся с ним приветствиями.

— Брат Грогго, есть у тебя дом, это верно, но он холоден, пуст и заброшен. Четыре стены у тебя есть и тростниковая крыша, но все это стоит необжитое, а ты бродишь как неприкаянный под открытым небом, и глаза твои разъел едкий дым, и ты слеп к тому сокровищу, которое разольет благодетельное тепло, стоит только тебе высечь искру.

И он попытался убедить Грогго, что ему необходим камин.

— Сэр, — ответил Грогго, — не лежит у меня душа к этому делу. На что мне камин?

— Чтобы у тебя в доме был живой огонь.

— А у меня живой огонь под открытым небом.

— И когда ты выглянешь в каминную трубу, то днем увидишь звезды.

— На что они мне днем, когда на небе светит ясное солнце? Ну, а по ночам я и безо всякой вашей трубы вижу их все до единой.

Так они спорили добрый час.

— Хорошо, а как же трубочист? — спросил священник. — Если бы все думали как ты, что было бы с трубочистом?

— Обхожусь же я без трубочиста, пусть и он обходится без меня.

— Себялюб! — вскричал священник. — Да если бы все думали, как ты, что было бы со священником?

— Ах, ваше преподобие, — ухмыльнулся Грогго, — не тяните меня за язык. Если бы все думали как я, уж и не знаю, понадобился ли бы им священник.

— Ты полон сомнений и скверны, — сказал ему священник, — и нет благости в твоем пути.

— Порой от того, в чем есть благо, тошно приходится.

— Да глупая ты голова, разве может быть тошно от того, в чем есть благо?

— А слабительные средства? — сказал Грогго. — А воздержание? Есть же на свете и они, уж я не говорю про коптящие камины.

— Теперь я вижу, — грустно сказал священник, — что ты закоснел в своих заблуждениях и слишком самонадеян, а попросту говоря, ты осел.

— Брат, — ответил ему Грогго (ибо был он великий шутник), — я слишком самонадеян, только когда речь идет о моих сомнениях.

— Возведи себе камин, — оборвал его священник, — а уж я позабочусь о том, чтобы ты его чистил.

— Шли бы вы себе, — сказал Грогго, — шли бы вы подобру-поздорову.

Так он и жил, как прежде, до тех пор, пока снова не расцвело лето, и тогда стал он бродить между скал по берегу моря. Холмы уходили вдаль, то спускаясь полого, то круто вздымаясь к бескрайнему небу, и здесь-то Грогго и полеживал, следя за плавным полетом чаек и слушая, как с бесплодным пылом шумят морские волны и как ветер крадется в зарослях скрипучей блестящей травы, и над островками клевера, и над румянкой, и над заячьей капустой.

Как-то повстречался ему тут приходский констебль и обменялся с ним приветствиями.

— Грогго, ты должен построить себе камин, пока не пришла зима.

— До зимы еще далеко.

— Но ты должен построить его загодя. И никаких твоих отговорок, — дескать, потом, да на будущий год. Берись за дело без проволочек.

— Я отдал бы бушель вишен, только бы не слышать больше про этот камин, — ответил Грогго.

— Эка невидаль — вишни! Да нынче, Грогго, на них такой урожай, какого я и не припомню. Ветки просто гнутся под их тяжестью. Пока соберешь эти вишни да перетаскаешь, всю спину разломит.

— Ну, пусть это вас не заботит, господин констебль. Я не припомню, чтобы и скворцы вылуплялись так рано, как нынче, а это такие ловкие сборщики вишни, что лучше и не сыщешь.

— Но я разумею человека, Грогго, человека с лестницей и корзиной.

— Скворцы-то без корзины управляются, и ни разу не довелось мне видеть, чтобы скворец нес лестницу или чтобы ветка у него сломалась, не говоря уже о спине. Они вам дочиста оберут вашу вишню, и я готов поручиться, что дело обойдется без ломоты в костях, господин констебль.