Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

– Думаешь, придется бросать гранаты, Inglés ? – спросил Агустин.

– Не исключено, – ответил Роберт Джордан.

Но на самом деле, сидя на корточках и сортируя гранаты, он думал о другом: это же невозможно. И как только я мог так обманывать себя, не понимаю. Мы были обречены, как только они напали на Сордо, так же как Сордо был обречен, как только перестал идти снег. Просто ты никак не хочешь признать это. Вот ты и продолжал составлять план, зная, что его невозможно будет осуществить. Составил, а теперь понимаешь, что толку от него никакого. В такое время, утром, – никакого. Конечно, с тем, что у тебя есть, ты легко сможешь захватить любой из постов. Но оба сразу – нет. То есть ты не можешь быть в этом уверен. Не обманывай себя. После рассвета это будет невозможно.

Попытка захватить сразу оба поста ни за что не пройдет. Пабло это понял с самого начала. Думаю, он так или иначе собирался смыться, но, когда напали на Сордо, уже точно понял, что нам крышка. Нельзя планировать операцию, надеясь на чудо. Ты погубишь всех своих людей, а моста так и не взорвешь, если не будешь иметь чего-нибудь получше, чем то, чем ты располагаешь сейчас. Ты убьешь Пилар, Ансельмо, Агустина, Простака, боязливого Эладио, бесполезного цыгана и старика Фернандо, а моста так и не взорвешь. Или ты надеешься, что случится чудо, Гольц получит донесение, отправленное с Андресом, и все остановит? Но если этого не произойдет, ты всех их погубишь из-за этого приказа. Марию тоже. Из-за этого приказа ты и ее убьешь. Неужели нельзя вытащить хотя бы ее? Будь проклят этот Пабло, черт его дери, подумал он.

Нет. Не заводись. Злиться так же плохо, как тру́сить. Но вместо того, чтобы спать со своей девушкой, тебе следовало бы вместе с Пилар всю ночь прочесывать эти горы, чтобы наскрести еще людей для выполнения задания. Да, думал он, но если бы что-то случилось с тобой, некому было бы взорвать мост. Да. Именно так. Вот почему ты и не поехал. И послать вместо себя кого-то другого тоже нельзя было, потому что ты не мог рисковать потерей еще одного человека. Пришлось беречь тех, кто есть, и составлять план в расчете только на них.

Но твой план – дерьмо. Дерьмо, это я тебе говорю. Ночью он казался выполнимым, но теперь утро. Ночные планы утром оказываются никуда не годными. Обдумывать что-то ночью – одно, утром – совсем другое. Вот ты и понимаешь теперь, что твой план ни к черту не годится.

Джон Мосби, кажется, умел выпутываться из самых безвыходных ситуаций. Конечно, мог. Даже из гораздо более трудных. К тому же не забывай об эффекте неожиданности. Помни о нем. Помни, что все это не так уж и глупо и невозможно, если не отступать. Но этого мало. То, что поручено, надо сделать не с вероятным успехом, а наверняка. Ты только посмотри, как все обернулось. Впрочем, все пошло не так с самого начала, а в таких случаях катастрофа разрастается, как снежный ком, катящийся с горы.

Все так же сидя возле стола на корточках, он поднял голову и встретился взглядом с Марией, она улыбнулась ему. Он изобразил ответную улыбку, выбрал и рассовал по карманам еще четыре гранаты. Ему пришло в голову, что можно будет выкрутить из них детонаторы и воспользоваться ими. Не думаю, что это будет намного хуже. Взрыв произойдет синхронно со взрывом заряда и не ослабит его действия. По крайней мере, полагаю, что не ослабит. Даже уверен. Тебе следует чуть больше доверять себе. Ты же еще прошлой ночью думал о том, какие вы с дедом герои и какой трус твой отец. Так покажи теперь хоть немного уверенности в себе.

Он снова улыбнулся Марии, но эта улыбка была не более чем натяжением кожи на скулах и вокруг рта, не глубже.

Она восхищается тобой, подумал он. А я думаю, что ты – дерьмо. И эта gloria , и вся прочая чушь – тоже. У тебя ведь были прекрасные идеи, не так ли? И весь мир был у тебя в руках, да? К черту все это!

Спокойней, призвал он себя. Не заводись. Это лишь один из выходов. Всегда существуют и другие. Сейчас тебе приходится кусать ногти. Но вовсе не обязательно отрицать все, что было, только потому, что предстоит это потерять. Не уподобляйся какой-нибудь чертовой змее с перебитым хребтом, кусающей себя за хвост, тем более что у тебя хребет пока не перебит. И не начинай скулить раньше, чем стало больно, как шелудивый пес. Не разжигай в себе злобу еще до начала боя. В бою у тебя для этого будет предостаточно времени. По крайней мере, тогда злоба принесет тебе хоть какую-то пользу.

Пилар подошла к нему с его заплечным мешком.

– Вот, он снова целый и крепкий, – сказала она. – А те гранаты действительно очень хорошие, Inglés . Можешь на них положиться.

– Ты как, женщина?

Взглянув на него, она покачала головой и улыбнулась. Интересно, а насколько глубоко под кожу проникает ее улыбка? – подумал он. На вид – довольно глубоко.

– Я в порядке, – ответила она. – Dentro de la gravedad, – и, присев на корточки рядом с ним, спросила: – А что ты сам думаешь теперь, когда все действительно начинается?

– Что мало нас, – не задумываясь, ответил Роберт Джордан.

– Вот и я тоже так думаю, – согласилась она. – Очень мало. – И добавила только для его ушей: – Мария сама справится с лошадьми, я для этого не нужна. Мы их стреножим. Это же кавалерийские лошади, они стрельбы не боятся. А я пойду на нижний пост и сделаю то, что должен был сделать Пабло. Так у нас получится на одного человека больше.

– Хорошо, – сказал он. – Я так и думал, что ты это предложишь.

– Слушай, Inglés , – сказала она, глядя ему прямо в глаза, – ты не волнуйся. Все будет хорошо. Ты помни: они ведь ничего такого не ждут.

– Да, – согласился Роберт Джордан.

– И вот еще что, Inglés , – сказала Пилар так тихо, как позволял ее хриплый шепот, – ну, это, насчет твоей руки…

– А что насчет моей руки? – сердито перебил он.

– Да ты послушай. Не сердись, малыш. То, что я наговорила насчет руки… Это все цыганские бредни, это я так, для пущей важности. Ничего такого на самом деле не существует.

– Ну, хватит об этом, – холодно сказал он.

– Да нет, – сказала она ласковым, несмотря на хрипоту, голосом. – Это было вранье и чушь. Я не хочу, чтобы ты в день боя волновался.

– Я не волнуюсь, – сказал Роберт Джордан.

– Волнуешься, Inglés , – возразила она. – Очень волнуешься, и это понятно. Но все будет хорошо, Inglés . Для этого мы на свет и родились.

– Я не нуждаюсь в политическом комиссаре, – сказал Роберт Джордан.

Она снова улыбнулась ему, улыбнулась открытой искренней улыбкой, растянув свои широкие обветренные губы, и сказала:

– Я тебя очень люблю, Inglés .

– Мне это сейчас не нужно, – ответил он. – Ni tu, ni Dios [157] Ни ты, ни Бог ( исп .). .

– Да, – тем же хриплым шепотом сказала Пилар. – Я знаю. Просто мне хотелось тебе это сказать. И не волнуйся. Мы все сделаем очень хорошо.