Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

Пока мы ели, Пабло говорил мало.

«Ну как, Пилар, понравилось тебе?» – спросил он наконец, набив рот тушеным мясом молодого козленка. Мы сидели в ресторане у автобусной остановки, зал был набит битком, люди пели, и официантам было трудно пробираться между столиками.

«Нет, – ответила я. – Кроме дона Фаустино, все остальное мне не понравилось».

«А мне понравилось», – сказал он.

«Все?» – спросила я.

«Все, – ответил он, отрезал себе большой ломоть хлеба и стал подбирать им соус с тарелки. – Все, кроме священника».

«Тебе не понравилось, как обошлись со священником?» – я ведь знала, что он ненавидит священников даже сильнее, чем фашистов.

«Он меня разочаровал», – грустно сказал Пабло.

Все так горланили вокруг, что приходилось чуть ли не кричать, чтобы слышать друг друга.

«Почему?»

«Он очень плохо умер, – ответил Пабло. – Безо всякого достоинства».

«Какого достоинства ты от него можешь требовать, если на него накинулась обезумевшая толпа? – сказала я. – До того он вел себя очень достойно. Достойней не бывает».

«Да, – согласился Пабло. – Но в последнюю минуту струсил».

«А кто бы не струсил? – сказала я. – Ты видел, с чем они за ним гнались?»

«Как я мог не видеть? – ответил Пабло. – Но все равно считаю, что умер он плохо».

«Кто бы умер хорошо при таких обстоятельствах? – сказала я. – Чего еще ты хочешь за свои деньги? Все, что происходило там, в Ayuntanmiento , было непристойно».

«Да, – сказал он. – Порядку было мало. Но священник… Он должен был подавать пример».

«Я думала, ты ненавидишь священников».

«Ненавижу, – сказал Пабло и отрезал себе еще ломоть хлеба. – Но он испанский священник. А испанский священник должен уметь умирать достойно».

«Я думаю, он умер достаточно достойно, – сказала я. – Учитывая, прямо скажем, необычные обстоятельства».

«Нет, – сказал Пабло. – Он меня очень разочаровал. Я весь день ждал смерти священника. Он должен был последним пройти сквозь строй. У меня были большие ожидания. Это должно было стать высшей точкой. Я никогда еще не видел, как умирает священник».

«У тебя еще все впереди, – съязвила я. – Сегодня было только начало движения».

«Нет, – упрямо повторил он. – Я разочарован».

«Настолько, что, того и гляди, веру в Бога потеряешь», – опять подколола я.

А он ответил: «Ты не понимаешь, Пилар. Он же испанский священник».

«Ну что за люди испанцы!» – сказала я ему. Вот ты, Inglés , скажи мне, что мы за народ такой спесивый? Что за народ!

– Пора идти, – сказал Роберт Джордан и посмотрел на солнце. – Уже почти полдень.

– Да, – согласилась Пилар. – Надо идти. Но дай мне закончить про Пабло. В ту ночь он сказал мне: «Пилар, сегодня у нас с тобой ничего не будет».

«Хорошо, – ответила я. – Меня это устраивает».

«Я думаю, это было бы неправильно после того, как столько людей убили».

« Qué va , – сказала я. – Да ты прямо святой. Думаешь, я, столько лет прожив с тореадорами, не знаю, каково им бывает после корриды?»

«Это правда, Пилар?» – спросил он.

«А когда я тебе врала?»

«Да, Пилар, ты права, сегодня я ни на что не годен. Ты не сердишься?»

«Нет, hombre , – сказала я ему. – Только не убивай людей каждый день».

И в ту ночь он спал, как младенец, пока я не разбудила его на рассвете, а вот я так и не смогла заснуть. Встала с постели, села на стул и стала смотреть в окно. Там, залитая лунным светом, виднелась та самая площадь, на которой еще недавно строем стояли люди, а на дальнем ее конце – деревья: листья серебрятся в свете луны, в глубине глухая тень, под деревьями скамейки, тоже освещенные луной, и везде посверкивают разбросанные бутылки, а за деревьями – обрыв, с которого всех их сбросили. И ни звука, кроме плеска воды в фонтане. Сидела я, смотрела на все это и думала: плохо мы начали.

Окно было открыто, и откуда-то сбоку, со стороны Fonda [36] Постоялый двор, гостиница ( исп .). , вдруг послышался женский плач. Я вышла на балкон, встала босыми ногами на его чугунный пол и оглядела площадь. Фасады всех окружавших ее домов освещала луна. Плач доносился с балкона дона Гильермо. Это была его жена, она стояла на коленях и горько плакала.

Я вернулась в комнату, села, и мне хотелось ни о чем не думать, потому что это был самый плохой день в моей жизни, пока не наступил тот, другой.

– Какой другой? – спросила Мария.

– Тот, что случился три дня спустя, когда фашисты взяли город.

– Не рассказывай мне об этом, – попросила Мария. – Я не хочу этого слышать. Хватит. С меня и этого довольно.

– Я же говорила, что не стоит тебе это знать, – сказала Пилар. – Вот видишь. Не послушалась меня, теперь тебе будут сниться страшные сны.

– Нет, не будут, – ответила Мария. – Но больше я слушать не хочу.

– А я хотел бы, чтобы ты как-нибудь рассказала и об этом, – сказал Роберт Джордан.

– Расскажу, – пообещала Пилар. – Но Марии это вредно.

– Я не хочу это знать, – жалобно произнесла Мария. – Пожалуйста, Пилар. Никогда не рассказывай этого, если я буду поблизости, потому что я могу невольно услышать. – У нее задрожали губы, и Роберт Джордан испугался, что она сейчас заплачет. – Пожалуйста, Пилар, не надо.

– Не волнуйся, стриженая головушка, – сказала Пилар. – Не волнуйся. Когда-нибудь я расскажу Inglés , когда он будет один.

– Но я хочу всегда быть там, где он, – сказала Мария. – О, Пилар, не надо вообще никогда это рассказывать.

– Я расскажу ему, когда ты будешь занята.

– Нет. Нет. Прошу тебя. Давай вообще не будем об этом больше говорить.

– Поскольку я рассказала, что делали мы, справедливо будет рассказать и это, – ответила Пилар. – Но ты этого не услышишь.

– Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь приятном? – сказала Мария. – Разве мы обязаны все время говорить об ужасах?

– Сегодня после полудня, – ответила Пилар, – ты и твой Inglés сможете поговорить о чем душе угодно.

– Скорее бы уже настало это после полудня, – сказала Мария. – Скорее бы оно прилетело.

– Настанет, – пообещала ей Пилар. – Прилетит и улетит, и завтрашний день тоже пролетит.

– Сегодня после полудня, – повторила Мария. – Сегодня после полудня, приходи скорей!

Когда они, спустившись с высокогорного луга, простиравшегося посреди поросшего лесом плато, и поднявшись по тенистой тропинке, сначала бежавшей вдоль ручья, а потом отклонявшейся влево, взобрались на вершину, к гряде скал, тоже укрытых в глубокой тени сосен, навстречу им из-за дерева выступил человек с карабином.

– Стой, – сказал он и, увидев Пилар, добавил: – Hola , Пилар. Кто это с тобой?

– Это Inglés , – ответила она, – но с христианским именем – Роберто. На какую же чертову кручу надо лезть, чтобы добраться до вас.