Станислав Рудольф - Дальтоник

— Она звонила?

И только тут сын, обернувшись на мгновение, выключил бритву и посмотрел матери прямо в глаза.

— Звонила, — сказал он сухо. — Тебе это не нравится?

— Я полагала, что ты сядешь заниматься, — ответила Пудилова уклончиво.

Рубаху она все еще держала на руке, чтобы не помять. Станя снова включил зажужжавшую сразу машинку и опять уставился в зеркало на свое лицо. У него, у Станислава, глаза карие, как у матери, и отцовский твердый рот. Нос, правда, великоват, но придает ему солидность и уверенность в себе. Такое впечатление по крайней мере Станя вызывает у всех, кто его знает.

— Сыт зубрежкой по горло. С утра сижу не разгибаясь. Могу я немного отдохнуть? Как ты думаешь?

— Конечно, — тихо сказала мать и вернулась в кухню. Она аккуратно надела рубашку на плечики из пластмассы, которые были вложены в тот же пакет, и повесила на ручку распахнутой двери. Услыхав, что Станя выключил бритву и убирает ее в футляр, Пудилова тихо произнесла:

— Когда пойдешь к себе, захвати и повесь в шкаф.

— Что? — спросил Станя, стоя в дверях.

Из квадратного флакончика он налил на ладонь одеколона и протер лицо.

Мать показала на дверь. Она молча разбирала содержимое сумки, раскладывая на столе пакеты, бутылки с фруктовым соком, банки с горчицей и промасленные мешочки с майонезом.

— Хороша! — похвалил он мамин вкус. — Дорогая?

— Сто двадцать…

Станя удивленно свистнул и, закрутив крышку на флаконе, отнес его в ванную.

— Я ее сейчас надену! — сказал Ставя по дороге.

— Нет!.. — крикнула мать.

Станя вернулся обратно в кухню. Насупив брови, он стоял, засунув руки в карманы брюк. На левой скуле, вдруг порозовев, четко обозначился небольшой шрам. Память еще детсадовских времен: в первый, же день, когда мать привела его туда, Станя почему-то не понравился одной девочке. Без всякой видимой причины она швырнула в него деревянной игрушкой. Доктор Шебеста в поликлинике сразу же наложил на рану шов. Бесспорно, Шебеста был отличный хирург, но эту рану зашивал не иначе как сапожной дратвой. Шрам, похожий на охромевшую стоножку, не исчез и через двенадцать лет и четко проявлялся, чаще всего зимой, в мороз, или когда его обладатель волновался.

— Почему, мама?

— Не сегодня! — отрезала она, словно отрубила кусок льда от своего оскорбленного сердца.

Станя попробовал применить к ней свой испытанный метод. Подошел совсем близко и, нежно обняв ее сзади за плечи, прижался лицом к материнской шее.

— Мамуля… — попросил он. — Ну не сердись на меня! Не надо!

Пудилова легко высвободилась из его объятий, открыла ящик буфета и поставила вниз баночку горчицы и суповую зелень.

— Я сержусь не на тебя!

Он стоял посреди кухни опустив руки, беззащитный и растерянный.

— Мама, если ты не любишь Миладу, значит, не любишь и меня! — с трудом выдавил он. Стоножка ожила, она становилась все явственней.

Мать повернулась к нему и сложила руки на тяжелых грудях:

— Ты и Милада — эти два имени я не желаю и никогда не пожелаю услышать вместе. Я тебе уже много раз об этом говорила!

— Но мы любим друг друга, мама!

Пудилова надменно усмехнулась:

— Эту?.. — одним только словом она, как ничтожную пушинку, сдунула самую мысль о его девушке. — Она отлично знает, зачем морочит тебе голову: будущий инженер, единственный сын, получит в наследство дом! Не думай, Станя, она и ее мамаша очень хорошо все подсчитали!

Сын взорвался:

— Это неправда, мама! — И сам испугался своего голоса. — Ты их оскорбляешь! Намеренно и систематически! Почему ты это делаешь?

…В ящик рядом пойдет кусковой сахар. Пудилова переложила его из картонной коробки в квадратную из плексигласа.

— Потому, дорогой мой Станя, что не хочу, чтобы ты с ней связался. Хочу, чтобы спокойно закончил институт. Чтобы стал человеком, Станя… — Только сейчас он обнаружил в голосе матери нотки понимания и сочувствия. — Пойми, она тебе не пара! Ну что ты в ней нашел?…

— А что нашел в тебе отец? Почему ты не вышла за десять других? Просто потому, что он тебя любил, а остальным ты просто нравилась.

— Наивный!.. — пожалела его мать, словно неразумное дитятко. — Ты действительно так думаешь? — И захохотала, словно разбросала пригоршню фальшивых монет.

Станю пронзила какая-то острая боль. Но у него не было ни сил, ни смелости продолжить эту неравную дуэль с эгоизмом матери, он знал, что в любом случае проиграет, потому что не сможет нанести противнику ответный удар. Станя кинулся в свою комнату, поспешно оделся — рубаха, куртка, — торопливо натянул на руку часы, из ящика стола выхватил связку ключей и, не сказав больше ни слова, выбежал из дома.

Власта Пудилова притворилась, будто слишком занята стряпней, чтобы обращать на него внимание. Не прошло и минуты, как со двора послышался шум автомобильного мотора. Потом кто-то, наверное отец, открыл ворота, чтобы Станя мог выехать на улицу.

— Потрясно! Фантастика! Вот это да!..

Все разглядывали Камила Маржика, а он вышагивал по учительской, словно манекенщица на подиуме во время демонстрации новинок моды. На нем был строгий черный костюм, в котором он наверняка два года назад сдавал госэкзамены, на шее, под самым подбородком, нацеплена сиреневая бабочка, сорочка с мелким рисунком, а на ногах — лакировки. Они скрипели с неизменной регулярностью, при каждом шаге. Камил подстригся. Парикмахер, как видно, получил партию новых, свеженаточенных ножниц, больше подходящих для стрижки овец. На уши было страшно смотреть.

— Если бы ты жил в Голландии, туристы принимали бы тебя за ветряную мельницу. — Прскавец разошелся вовсю, он хохотал как сумасшедший. — И у тебя хватает смелости явиться в школу с эдакими лопухами?

— Ну, ну, перестаньте! Ему так идет… — вступилась за Камила Кутнаерова. — По крайней мере теперь он выглядит как настоящий мужчина — Она подошла и поправила на Камиле галстук-бабочку. Камил терпеливо ждал, задрав подбородок. Он, как истинный провокатор, выполнил приказ директора буквально, не утруждая себя мыслями о возможных последствиях. Именно поэтому все с любопытством ждали прихода Яна Ракосника, высказывая всевозможные предположения о том, как он к этому отнесется: как к хорошей шутке или поднимет крик? Пошлет Камила переодеваться или начнет выяснять, кто дал ему право вести себя подобным образом?

— И ты в таком виде пойдешь в класс? — ужаснулась Лиеманова, разглядывая его смокинг, и приняла таблетку от головной боли, потому что через пятнадцать минут должен был прозвенеть звонок.

— А почему бы и нет? — вмешался Гавелка. — Может, с завтрашнего дня мы все будем так ходить!

— А женщины, Либушка, наденут мини-юбки! — Прскавец оскалил зубы и, глядя на Лиеманову, снова захохотал, представив себе, как некоторые дамы вплывут в класс в коротеньких юбочках. Ну что ж, Геленка могла бы надеть и супермини, и Гаспеклице тоже стесняться нечего, но Лиеманка или Адамцева! Страшно подумать!